Поиск по творчеству и критике
Cлово "MERCI"
Входимость: 2. Размер: 12кб.
Входимость: 2. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 12кб.
Часть текста: родины — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Тургенев ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Маляр. Профессор. Приват-доцент. Первая дама. Вторая дама. Поэт. Поэтесса. Лето. Сквер. Маляр красит забор. На скамье старый профессор и приват-доцент, увлеченные спором. Сцена 1-я Профессор . Критическая философия, collega, абсолютно игнорирует индивидуальную терминологию, дабы не модифицировать ее в систематическую символику… Приват-доцент . Ео ipse, вы игнорируете «трансцендентальную апперцепцию» и «антиномии» Канта? Профессор . Категорически протестую! У Канта генезис терминов параллелен генезису концептов — а у вас абсентизм параллелизма… Приват-доцент Если я детальнее формулирую мои ситуации и дефинирую концепты, то… Профессор . ( насмешливо ). Definite прагматизма per genus proximum et differentiam specificam? Приват-доцент . Прагматизм, теория Шиллера и Джемса, идентифицирует критерий истины с утилитарностью… Профессор . Абсурд, collega! Приват-доцент . ( горячась ). Ergo — в принципе, всякая не спекулятивная философия абсурд? Ein bischen конгениальности, Иван Иванович, при анализе философских дисциплин… Профессор . (вытирает лысину). Я пасс! Принципиально игнорирую фразы… На реферате вашем пооппонирую… Хронометр при вас? Приват-доцент . Увы! Констатирую с феноменальным пессимизмом: утилизован в ломбарде. Профессор . Фуй, collega! Приват-доцент . Фуй, не фуй, а мотив самый шаблонный: к юбилею Федора Федоровича реставрировал фрак, в результате — ни сантима. Да! В «Neue Freie Press» был анонс: в Лондоне по...
Входимость: 2. Размер: 4кб.
Часть текста: Описание одного путешествия (Шутка) Два раба на веслах повисли. На скамье апельсины желтели. Мы с сотрудником «Киевской мысли» Совершали прогулку без цели. Копошилась вода у бортов. Между двух долговязых мостов, Распирая крутые бока, Проносилась река. Бородатый, как Сарданапал, Мой попутчик, с прилежностью светской, Снисходительно руль направлял На мужской монастырь Выдубецкий. «Правый берег — направо». — «Merci». — «Левый берег — налево». — «Спасибо!» Объяснил и опять замолчал, Как солидная рыба. Монастырь. Пили в садике чай. (Самовар, два стакана и блюдца.) Служка крикнул: «На лодочке, чай?» «Да, на лодке». — «Счастливо вернуться!» Поглазели на сонм куполов, Закурили и двинулись кротко К тишине прибережных стволов Безразличной походкой. Возвращались. Днепр глухо урчал. Мост сносило теченьем на лодку. Весла гнулись — я робко мечтал Довезти свои рифмы в Слободку… «Правый берег — налево». — «Merci!» — «Левый берег — направо». — «Спасибо!» Через час нос ударил в мостки: Мы приехали ибо. Киев Примечание Сатиры и лирика, 1922. С. 194–195. В письме от 17 апреля Саша Черный, ушедший из «Сатирикона», сообщает К. Р. Миллю, что через два дня едет в Киев. Сотрудник «Киевской мысли» — по всей вероятности, имеется в виду Л. Н. Войтоловский (1876–1941) — писатель, литературный критик, врач. В рецензиях, напечатанных в газете «Киевская мысль» в 1910 и 1911 гг., он дал высокую оценку книгам стихов Саши Черного. Между ними установилась дружеская симпатия. В 1913 г. поэт рекомендует пригласить Войтоловского в «Современник» в качестве литературного обозревателя: «У человека есть талант, темперамент, честность и вкус. Чего еще надо?» (Письма Горькому. С. 26). Слободка — предместье Киева, расположенное на левом берегу Днепра.
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Часть текста: Панова, высокая и, конечно, насколько возможно, худая, с картузом углей и коробкой килек. Она решительно резала локтями воздух, плоско шаркала большими подошвами и через каждые десять шагов повторяла: «О, какой воздух!» Курсистка Яценко несла только стаканы, но зато все время спрашивала: «Где это Тихое озеро? Мы возьмем одну лодку? Отчего не взять две лодки? Вы умеете грести? Кто будет на руле? В Одессе я всегда сидела на руле. А вы умеете править?» Лидочка на все вопросы аккуратно отвечала «угу» и, занятая чем-то глубоко своим, упорно смотрела в спину лаборанта. Позади всех, шагов на сорок, шел последний — художник-портретист, блондин и немножко франт, Поль Луцкий. Все жили на одной даче, и все очень любили друг друга, но в это утро Поль Луцкий поступил как предатель — нарочно отстал, невинно рассматривал елки по сторонам и всем туловищем и выражением глаз показывал, что он идет в лавку за папиросами, что те — с самоваром, колбасой, капотом и кильками — совершенно посторонние, и даже обменивался со встречными полуулыбками по адресу тех… диких. Луцкий нес большой хлеб, нож и сковородку, но эти презренные предметы были так искусно завернуты, что походили отчасти на теннисную ракетку, отчасти на гитару… * * * На пристани выбрали «Ласточку», красную, добросовестно большую и широкую, как комод, лодку. Лаборант на передней паре греб по-морскому, с выплеском: весла выворачивались вокруг кистей, плашмя скользили назад по воде, окачивали всех и сразу глубоко забирали воду. Так глубоко, что часто уходили под лодку, и рукоятки беспомощно лезли вверх. Докторша на второй паре отставала, цеплялась за переднюю пару и бурно возмущалась: —...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: и Психея Пришла блондинка-девушка в военный лазарет, Спросила у привратника: «Где здесь Петров, корнет?» Взбежал солдат по лестнице, оправивши шинель: «Их благородье требует какая-то мамзель». Корнет уводит девушку в пустынный коридор; Не видя глаз, на грудь ее уставился в упор. Краснея, гладит девушка смешной его халат, Зловонье, гам и шарканье несется из палат. «Прошел ли скверный кашель твой? Гуляешь или нет? Я, видишь, принесла тебе малиновый шербет...» — «Merci. Пустяк, покашляю недельки три еще». И больно щиплет девушку за нежное плечо. Невольно отодвинулась и, словно в первый раз, Глядит до боли ласково в зрачки красивых глаз. Корнет свистит и сердится. И скучно, и смешно! По коридору шляются — и не совсем темно... Сказал блондинке-девушке, что ужинать пора, И проводил смущенную в молчаньи до двора... В палате венерической бушует зычный смех, Корнет с шербетом носится и оделяет всех. Друзья по койкам хлопают корнета по плечу, Смеясь, грозят, что завтра же расскажут всё врачу. Растут предположения, растет басистый вой, И гордо в подтверждение кивнул он головой... Идет блондинка-девушка вдоль лазаретных ив, Из глаз лучится преданность, и вера, и порыв. Несет блондинка-девушка в свой дом свой первый сон: В груди зарю желания, в ушах победный звон. Примечание Сат. 1910. № 39. С. 6. Одним из излюбленных приемов Саши Черного было травестийное переосмысливание классического ...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: А. Блок. Вечера "искусств" Молил поэта Блок-поэт: "Во имя Фета Дай обет - Довольно выть с эстрады Гнусавые баллады! Искусству вреден Гнус и крик, И нищ и беден Твой язык. А publicum* гогочет Над тем, кто их морочеит". Поэт на Блока Заворчал: "Merci! Урока Я не ждал - Готов читать хоть с крыши Иль в подворотней нише! Мелькну, как дикий, Там и тут, И шум и крики Всё растут, Глядишь - меня в итоге На час зачислят в боги. А если б дома Я торчал И два-три тома Натачал, Меня б не покупали И даж не читали..." Был в этом споре Блок сражен. В наивном горе Думал он: "Ах! нынешние Феты Как будто не поэты..." Примечание Межа. 1908. 3 ноября. Под заглавием: «Александр Блок, умоляющий братьев-писателей». Эпиграф из статьи А. Блока «Вечера искусств» (Речь. 1908. 27 октября). В ней идет речь о литературно-музыкальных вечерах, на которых царила атмосфера пошлости и вульгарности стиля модерн. Участие в них, по...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: листья, словно зеленые макароны, вниз свесили. Пейзаж… А море — разве про него типографскими знаками расскажешь? Только сладкие местные тенора под тускло-серебряный перебой мандолин могут это море, как любимую девушку, воспеть… В пансионе средней руки у Сакелари загостилась русская компания: дамы, которым во что бы то ни стало надо было похудеть, покорные мужья, которых, как дорожные чемоданы, за собой жены таскают, да два-три траченных молью холостяка — вялые любезники международного штампа, не то сверхштатные доценты без аудиторий, не то безработные коммивояжеры. Жили тихо, друг в друга не внедрялись. Все события: кого москиты в прошлом году искусали, кто прибавился в весе, кто убавился. К морю пойдут, на изъеденных камнях пофлиртуют без последствий, в Геную на Кампо-Санто съездят на трамвае. Только и развлечений. Да что завтра на обед. Итальянец к русским блюдам приноровился, все их сюрпризами смешил — варениками с рыбой и борщом из вареного шпината. Тише всех жил верхний одинокий жилец Шишмарев. В Париже по какому-то юрисконсультскому случаю на год жизни заработал и поехал в укромное Нерви поправляться. Кто с женой, а он с застарелым плевритом. * * * Но жизнь — свинья. Так было, так есть, так будет… Однажды утром прикатила из Генуи на скелетных дрожках новая жилица с солидным свиным чемоданом, последнюю комнату против Шишмарева захватила, и пошла прахом мирная шишмаревская жизнь. Когда, неожиданно вынырнувшая из необъятного лона человечества, новоприезжая дама вышла к столу, облизнула перед зеркалом жирные губы и, вильнув хребтом, села рядом с Шиш-маревым, — стол замер. Дамы переглянулись и, обжигаясь...
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: цыпленок, сразу!" Суламифь царя перебивает: "О мой царь! Года пройдут, как сон - Но тебя никто не забывает - Ты мудрец, великий Соломон. Ну, а я, шалунья Суламита, С лучезарной, смуглой красотой, Этим миром буду позабыта, Как котенок в хижине пустой! О мой царь! Прошу тебя сердечно: Прикажи,чтоб медник твой Хирам Вылил статую мою из меди вечной, - Красоте моей нетленный храм!.." "Хорошо! - говорит Соломон. - Отчего же?" А ревнивые мысли поют на мотив: У Хирама уж слишком красивая рожа - Попозировать хочет моя Суламифь. Но ведь я, Соломон, мудрецом называюсь, И Хирама из Тира мне звать не резон... "Хорошо, Суламифь, хорошо, постараюсь! Подарит тебе статую царь Соломон..." Царь тихонько от шалуньи Шлет к Хираму в Тир гонца, И в седьмое новолунье У парадного крыльца Соломонова дворца Появился караван Из тринадцати верблюдов, И на них литое чудо - Отвратительней верблюда Медный, в шесть локтей, болван. Стража, чернь и служки храма Наседают на Хирама: "Идол? Чей? Кому? Зачем?" Но Хирам бесстрастно нем. Вдруг выходит Соломон. Смотрит: "Что это за гриф С безобразно длинным носом?!" Не смущаясь ...