Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Щ"

1. На "островах"

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Часть текста: На "островах" На Крестовском возле конки Санки пестренькие ждут. У пузатой лошаденки Пляшет в гриве красный жгут… Бубенцы нежны и звонки…   У возницы взяли кнут… Промелькнул орел аптеки. Солнце кажет алый щит. Спит Нева. Снег режет веки, Мост под полозом гудит. Ветлы — старые калеки… Сбоку валенка висит…   Острова несутся мимо, Машут снежной бородой. Словно крылья серафима Иней искрится седой, Облака, как клочья дыма, Стынут розовой грядой…   Сзади мчатся три чинуши,— Вожжи вкось, лошадка вбок, Две девчонки-хохотуши Отскочили за дубок… Ветерок кусает уши,— Не боимся, голубок!   Расскакалась лошаденка. Не удержишь. Эх ты, мышь! Заиграла селезенка. Не свались, держись, малыш… Бубенцы легко и звонко Заливают плеском тишь.   Прокатились. Вон наш вейка: Ждет на тумбе за ларем. «Сколько?» — «Ридцать пять копейка». Побренчали серебром… А теперь домой, скорей-ка,— Чаю с бубликом попьем.   Примечание   На чужбине. Сб. 1 (Ревель). 1921. С. 3. «Острова» — такое обобщенное название дали петербуржцы трем островам Невской дельты — Крестовскому, Елагину и Каменному. Это были места праздничных гуляний горожан. Вейка — легкие санки для катаний во время масленицы. По установившемуся обычаю возницами были финские крестьяне, приезжавшие на праздники из окрестных деревень.

2. Хмель (Русская сказка)

Входимость: 1. Размер: 11кб.

Часть текста: змею из беды выручать? Прянул он крепкой пятою вбок, Гада с размаха рассек поперек. А лев на камень вскочил щербатый, Урчит, трясет головой косматой: «Спасибо! Что спросишь с меня за услугу? Послужу тебе верно, как другу». «Да, вишь, ты… Я без коня. Путь дальний. Свези-ка меня!»   Встряхнул лев в досаде гривой: «Разве я мерин сивый? Ну что ж… Поедем глухою трущобой, Да, чур, уговор особый,— Чтоб не было ссоры меж нами, Держи язык за зубами! Я царь всех зверей, и посмешищем стать Мне не под стать…» «Ладно, — сказал богатырь.— Слово мое, что кремень». В гриву вцепился и рысью сквозь темную сень.   У опушки расстались. Глядит богатырь — Перед ним зеленая ширь, На пригорке княжий посад… Князь славному гостю рад. В палатах пир и веселье,— Князь справлял новоселье… Витязи пьют и поют за столом, Бьет богатырь им челом, Хлещет чару за чарой… Мед душистый и старый И богатырскую силу сразит. Слышит ...

3. Раздавателю венков

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Часть текста: Раздавателю венков «Искусство измельчало!» Ты жаждешь облаков? Приподыми забрало, Читатель Кругляков: Вербицкая и сало И юмор пошляков.   Тебе нужны молитвы? Пред сном, иль просто так? Быть может, гимн для битвы? Ах ты, тишайший рак! Возьми-ка лучше бритву, Побрейся — и в кабак.   Что дал ты Аполлону? Идею, яркий быт? Опору, оборону? Вознес его на щит? Вон сохнут по хитону Следы твоих копыт…   Кто моден — рев хвалений, Не моден — и дебош. Вчера был Гамсун — гений, Сегодня Гамсун — грош. Для всех, брат, воскресений Где гениев найдешь?   «Искусство измельчало!» А знаешь. Кругляков, Как много славных пало В тисках твоих оков? Заглохло и завяло Иль не дало ростков…   В любой семье ты сила. И это ты виной, Что и детей могила Пленяет тишиной… А ведь средь них, мой милый, Был гением иной.   Брось рупор стадной глотки, Румяное робя! Заказывай колодки Лишь шьющим на тебя,— Бог муз без глупой плетки И сам найдет себя. Примечание Современник. 1913. № 2. С. 297–298. Вербицкая А. А . (1861–1928) — беллетристка, автор женских романов на тему «свободной» любви и эмансипации. Сочинения ее пользовались успехом у читательской публики с невзыскательным вкусом.

4. Куприн А. И.: О Саше Черном и его книгах

Входимость: 2. Размер: 15кб.

Часть текста: особняком, в гордом, равнодушном и немного презрительном одиночестве. Да и не похож он на тех, которые ходят поочередно по редакциям и рекламируют кудрявыми словами творчество друг друга и, сделав из журнала узкую лавочку напряженного и непонятного словоблудия, оголившись, с полной развязностью сами себя провозглашают гениями, а всех бывших до сих пор поэтов предтечами; на тех, кто, едва народившись на литературный свет, уже пропитаны злобой, завистью, узкой сектантской нетерпимостью к другим толкам,— читают сумбурные лекции сами о себе и друг о друге, не подозревая того, что публика ходит смотреть на них с такими же чувствами, как она смотрит в паноптикуме на трехголового теленка, Юлию Пастрану или на Родику и Додику — сиамских близнецов. Пренебрегая тем, что весь их успех — успех скандала, эти литературные младенцы, еще не владея членораздельной человеческой речью, уже тянутся к гонорару, как к соске, и, еще не научившись ходить, воздвигают себе постаменты для будущих памятников. Саша Черный — один. И в этом-то заключается прелесть его оригинальной личности, и оттого-то его еще не успела захвалить и полюбить почтеннейшая «публикум», и оттого-то у него имеется еще пока немного поклонников и хвалителей, но зато этим поклонникам-друзьям действительно дорого свободное, меткое и красивое слово, облекающее в причудливые, капризные, прелестные, сжа- тые формы — и гнев, и скорбь, и смех, и задумчивую печаль, и глубокую нежность, и своеобразное, какое-то интимное безыскусственное языческое понимание чудес природы: детей, зверей, цветов. Поистине Саша Черный не мог бы применить к себе слова одного французского писателя: «Я пишу не для многих; и если меня поймут два или даже один человек,— я и этим буду доволен; если меня не признает никто, я с удовольствием буду писать для самого себя». И возможно, что именно по этой причине его не поняла, не прочувствовала, не поставила в красный угол наша...

5. Парижское житие

Входимость: 1. Размер: 8кб.

Часть текста: мчался одним перегоном             На съемку в Сен-Клу Играть скрипача под вагоном И лорда на светском балу.   К пяти подымался к себе, Закат разливался так вяло… Но бодрое солнце играло, И голубь сидел на трубе…     Поест, к фисгармонии сядет             И детским альтом Затянет о рейнской наяде, Сидящей на камне крутом.   Не раз появлялся вверху Пират фильмовой и коллега: Нос брюквой, усы печенега, Пальто на стрекозьем меху.     Под мышкой крутая гитара,             В глазах тишина… Нацедит в молочник вина И трубкой затянется яро.   Споют украинский дуэт: Ботаник мечтательно стонет, Пират, спотыкаясь, трезвонит И басом октавит в жилет…     А прачка за тонкой стеною             Мелодии в лад Качает прической льняною И штопает кротко халат.   Потом, разумеется, спор,— Корявый, кривой, бесполезный: «Европа — мещанка над бездной!» «А Азия — мутный костер!..»     Пират, покраснев от досады,             Угрюмо рычит, Что дети — единственный щит, Что взрослые — тухлые гады…   Ползет холодок по ногам. Блеснула звезда над домами… Спор рвется крутыми скачками К грядущим слепым берегам.     Француженке-прачке неясно:             Орут и орут! Жизнь мчится,...