Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Й"

1. Отъезд петербуржца

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Часть текста: отстать, Заказать плацкарту, починить штиблеты (Сбегать к даме сердца можно нынче в пять). К прачке и в ломбард, к дантисту-иноверцу, К доктору — и прочь от берегов Невы! В голове — надежды вспыхнувшего сердца, В сердце — скептицизм усталой головы. Примечание Сат. 1909. № 20. С. 3. Тематически и по времени публикации стихотворение совпадает со сборами и отъездом поэта в Башкирию, на летний отдых. «Третья Дума» — в результате Конституционной Хартии 1905 г. родилась российская парламентская организация, получившая наименование Государственной Думы. Выборы в нее производились четыре раза. Первые две Думы были распущены досрочно как оппозиционные, и лишь Дума 3-го созыва функционировала весь положенный пятилетний срок: с ноября 1907 по июнь 1912 г. Подготавливаемые в ней законопроекты обычно тонули в обсуждениях и словопрениях. Ликург — легендарный спартанский законодатель. Синяя Птица — символический образ возвышенной мечты, стремления к прекрасному, но призрачному счастью. В культурный обиход русского общества он вошел из одноименной пьесы М. Метерлинка, шедшей на сцене Художественного театра. …Был я богоборцем, был я мифотворцем . — В связи с утратой веры в официальную церковь в среде российской интеллигенции возникали всевозможные религиозно-философские искания. Отношение Саши Черного к ним было достаточно скептическим, если судить по шуточной хронике «Дикие утки»: «Недавно полиция задержала двух неизвестных, которые ходили озираясь и ища чего-то. Спрошенные в участке о роде занятий, задержанные объяснили, что один из них занимается богоискательством, а другой — богостроительством. Оба задержаны до востребования родственниками» (Сат. 1909. № 13. С. 3). Спермин — лекарственный препарат, изготовлявшийся из вытяжки семенных желез животных. Усиленно рекламировался как средство от неврастении и полового бессилия. « Код » —...

2. Лаборант и медички

Входимость: 1. Размер: 2кб.

Часть текста: и медички 1 Он сидит среди реторт И ругается, как черт: "Грымзы! Кильки! Бабы! Совы! Безголовы, бестолковы - Йодом залили сюртук, Не закрыли кран... Без рук! Бьют стекло, жужжат, как осы. А дурацкие вопросы? А погибший матерьял? О, как страшно я устал!" Лаборант встает со стула. В уголок идет сутуло И, издав щемящий стон, В рот сует пирамидон. 2 А на лестнице медички Повторяли те же клички: "Грымза! Килька! Баба! Франт! Безголовый лаборант... На невиннейший вопрос Буркнет что-нибудь под нос; Придирается, как дама,- Ядовито и упрямо, Не простит простой ошибки! Ни привета, ни улыбки..." Визг и писк. Блестят глазами, Машут красными руками: "О, несноснейший педант, Лаборашка, лаборант!"   3 Час занятий. Шепот. Тишь. Девы гнутся, как камыш, Девы все ушли в работы. Где же "грымзы"? Где же счеты? Лаборант уже не лев И глядит бочком на дев, Как колибри на боа. Девы тоже трусят льва: Очень страшно, очень жутко - Оскандалиться не шутка! Свист горелок. Тишина. Ноет муха у окна. Где Юпитер? Где Минервы? Нервы, нервы, нервы, нервы... Примечание Сат. 1909. № 49. С. 7. О происхождении медицинской тематики см. стихотворение «Городская сказка». Боа — здесь разновидность удавов. Минерва ( др. —...

3. Дневник Фокса Микки. Я один

Входимость: 3. Размер: 6кб.

Часть текста: под носорогом в зоологическом саду. Мокро. Голые ветки хлопают друг о друга и чихают. Ворона, облезшее чучело, дразнится: кра! - почему тебя не взяли в город? Потому что сам не захотел! А теперь жалко, но держусь молодцом. Вчера только поплакал у камина, очень уж гадко в темноте и сырости. Свечку нашел, а зажечь не умею. У-у-у! * * * Скребутся мыши. Хотя фоксам это не полагается, но я очень люблю мышей. Чем они виноваты, что они такие маленькие и всегда хотят есть? Вчера один мышонок вылез и стал катать по полу прошлогодний орех. Я ведь тоже люблю катать все круглое. Очень хотел поиграть с ним, но удержался: лежи, дурак, смирно! Ты ведь большой, как слон, - напугаешь малыша, и он больше не придет. Разве я не умница? Сегодня другой до того осмелел, что взобрался на диван и понюхал мою лапу. Я прикусил язык и вздрогнул. Тяф! Как я его люблю! Вот только как их отличать одного от другого?.. Если кошка посмеет их тронуть, я ее загоню на самую высокую елку и целый день сторожить буду... Гав! Дрянь! Ненавижу!.. Почему елки всю зиму зеленые? Думаю, потому, что у них иголочки. Ветру листья оборвать не штука, а иголочки - попробуй! Они тоненькие - ветер сквозь них и проходит, как сквозь решето... * * * К садовнику не хожу. Он сердится: почему у меня лапы всегда в грязи? В сабо мне ходить, что ли? Ах, ах... Одна только радость - разыскал в шкафу позабытую сигарную коробку с карандашами, стянул в буфетной приходо-расходную книжку, и вот опять веду свой дневник. Если бы я был человеком, непременно издавал бы журнал для собак! До чего я исхудал, если бы вы знали. Зинина тетя была бы очень довольна, если бы была теперь похожа на меня. Она ведь все похудеть хочет. А сама целый день все лопает и затягивается. Проклятый садовник и консьерж сговорились - съедают всю провизию сами, а мне готовят только эту ужасную овсянку. Дворовому псу дают большие кости и суп с черствым хлебом. Он со мной делится, но где ж мне разгрызть...

4. В башкирской деревне

Входимость: 1. Размер: 2кб.

Часть текста: В башкирской деревне За тяжелым гусем старшим Вперевалку, тихим маршем Гуси шли, как полк солдат. Овцы густо напылили, И сквозь клубы серой пыли Пламенел густой закат. А за овцами коровы, Тучногруды и суровы, Шли, мыча, плечо с плечом. На веселой лошаденке Башкиренок щелкал звонко Здоровеннейшим бичом. Козы мекали трусливо И щипали торопливо Свежий ивовый плетень. У плетня на старой балке Восемь штук сидят, как галки, Исхудалые, как тень. Восемь штук туберкулезных, Совершенно не серьезных, Ржут, друг друга тормоша. И башкир, хозяин старый, На раздольный звон гитары Шепчет: «Больно караша!» Вкруг сгрудились башкирята. Любопытно, как телята, В городских гостей впились. В стороне худая дева С волосами королевы Удивленно смотрит ввысь. Перед ней туберкулезный Жадно тянет дух навозный И, ликуя, говорит — О закатно-алой тризне, О значительности жизни, Об огне ее ланит. «Господа, пора ложиться — Над рекой туман клубится». — «До свиданья!», «До утра!» Потонули в переулке Шум шагов и хохот гулкий... Вечер канул в вечера. А в избе у самовара Та же пламенная пара Замечталась у окна. Пахнет йодом, мятой, спиртом, И, смеясь над бедным флиртом, В стекла тянется луна. Примечание СМ. 1910. № 12. С. 118. Подпись: Гликберг-Саша Черный. Тематически примыкает к «Кумысным виршам».