Поиск по творчеству и критике
Cлово "1900"
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Входимость: 1. Размер: 111кб.
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 18кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: другие псевдонимы – Сам по себе, Мечтатель), русский поэт, прозаик, переводчик. Родился 1 (13) октября 1880 в Одессе в семье еврея-провизора. Крещенный отцом в возрасте 10 лет, чтобы иметь возможность поступить в гимназию вне «процентной нормы», обучения не закончил (неоднократно отчислялся за неуспеваемость). В 1902–1904 служил в Новоселицкой таможне, с 1905 – чиновник в Петербурге, где благодаря женитьбе на ученице видного профессора философии А. И. Введенского и родственнице известных купцов Елисеевых получил возможность заняться самообразованием. В 1906–1907 прослушал курс лекций в Гейдельбергском университете. На Первой мировой войне был санитаром. В марте 1917 Временным правительством назначен заместителем комиссара Северного фронта. После Октябрьской революции (которую Черный не принял, несмотря на предложения большевиков возглавить газету в Вильно) осенью 1918 уехал в Прибалтику (где были созданы стихи о Литве и цикл Русская Помпея , впервые обозначивший мотив ностальгии, отчетливо звучащий в эмигрантском творчестве поэта); в 1920 – в Берлин; со второй половины 1923 до начала 1924 – в Италии, в семье Л. Н. Андреева (впечатления от Вечного города отразились в лирических и...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: из гимназии за неуспеваемость. Родители отказываются от сына. 1898 8/20 сентября. В петербургской газете «Сын Отечества» напечатана статья начинающего журналиста А. А. Яблоновского о бедственном положении, в котором оказался мальчик, брошенный семьей. Взят на воспитание К. К. Роше — председателем Губернского присутствия по крестьянским делам в Житомире. 2/14 октября принят в 5-й класс 2-й житомирской гимназии. 1899 Во время летних каникул принимает участие в благотворительной экспедиции по оказанию помощи голодающим Белебеевского уезда Уфимской губернии. Из-за конфликта с директором гимназии исключен из 6-го класса — «без права поступления». 1900 1/14 сентября. Принят на срочную военную службу на правах вольноопределяющихся в 18-й пехотный Вологодский полк (Житомир). 1902 25 октября/7 ноября уволен в запас. Начало трудовой деятельности: на таможне в местечке Новоселицы Бессарабской губернии. 1904 3/16 июня. Дебютирует в качестве фельетониста житомирской газеты «Волынский вестник». После закрытия газеты (19 июля) переезжает в Петербург....
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Часть текста: и блестели листья, темнели стволы, а дождь лил, лил, лил… Только песчаные дорожки и пляж не поддавались — вбирали без конца свежую воду, рыхлели и набухали, но луж не оставалось. В один из таких дней курсистка встала в час и, не заплетая густых темных волос, зевая, вышла на веранду. Посмотрела на художника, который рисовал все тот же, начатый в мае, этюд дворника у забора, на лаборанта, лихорадочно метавшегося среди весьма толстых книг, покачала головой и, не умываясь, поплелась к морю. Солнце бесследно исчезло, но все-таки на море было интересно. Густая сетка сверху жизнерадостно лупила в дымящееся море, горизонт провалился, облака слились в жемчужную ровную кашу, ветер взбил, разметал их и бросил. Она засмотрелась. Голова яснела, дождь ласково мыл лицо и шею. Скоро продрогла и забралась в будку. «Плик, плик, плик…» — стучали по крыше капли. Слушала, затихала и начинала верить, что жизнь — такая ровная, спокойная работа, бодрая задумчивость, умное ожидание. Легче думалось об осени, городской беготне, зеленых билетиках у ворот, незнакомой, но уже ожидающей новой комнате, новых встречах, театре и толстых томах курсовой библиотеки. Может быть, и любовь, но в дождь и любви не хотелось. Море тут же, в двух шагах, скамейки мокры и приветливы, вода пьет воду и жужжит, поет и вздыхает… На холмике, у калитки, появилась вся серия: докторша, в дождевике с капюшоном и страшных калошах, вся как лакированный куб; учительница и художник, под одним красным зонтом; лаборант — под черным. Головы не было видно — только сапоги и живот. Из-под зонтика вырвался сырой и зычный голос: — Sansonnet, oú es-tu? [9] — Je suis ici! [10] Подошли к будке, в углу сидела девица с сияющими глазами и смотрела в море. — Что вы здесь делаете? — Думаю. — Индюк думал, думал… — Художник не окончил своего афоризма, потому что курсистку вдруг...
Входимость: 1. Размер: 111кб.
Часть текста: руку, портплед в другую и на платформу. Поезд взвизгнул и укатил, а я остался. Скамейка с веселым соседом-скорняком, свечи на столике, недопитый чай, скептический разговор с наборщиком в коридоре и уютная ночная печаль за окном — где все это? Холодный ветер, мечущиеся фонари у дверей первого класса и ящик для писем, — все такое обычное и чужое. Особенно чужие черные буквы на стене: «Мценск». Сейчас открою дверь, глаза увидят новых людей и всякий будет нужен, как утопающему — круг. Носильщик берет мои вещи и, пробуя на руке новый чемодан, с любопытством, но почтительно заглядывает в глаза: — В номера изволите? — Нет. Лошадей надо. В Торчино. — Лошадей, ваша милость, не достать, поздно. Поздно? Как же быть? — А вы в номера, с дороги отдохнете, а утречком… — Далеко? — Два квартала-с. Номера Бочагова, Еремей довезет. — Какой Еремей? — Извозчик, то есть, у подъезда. Прикажете нести? — Несите. Клопов много? Носильщик...
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: калек Отправляют в Ниццу. Мучим совестью, Фролов С горя застрелился; Губернатор Хомутов Следствия добился. Безобразов заложил Перстень с бриллиантом... Весел, сыт, учен и мил, Пахарь ходит франтом. Шлется Стесселю за честь От французов шпага; Манифест - иначе есть Важная бумага... Интендантство, сдав ларек, Все забастовало, А Суворин-старичок Перешел в "Начало". Появился Серафим - Появились дети. Папу видели за сим В ложе у Неметти... В свет пустил святой синод Без цензуры святцы, Витте-граф пошел в народ... Что-то будет,братцы?.. Высшей милостью труха Хочет общей драки... Все на свете - чепуха, Остальное - враки... Примечание Зритель. 1905. № 23. С. 4. Эта публикация примечательна тем, что поэт впервые подписался псевдонимом «Саша Черный». Много позже он в разговоре с критиком А. Измайловым раскрыл житейскую подоплеку происхождения этого необычного литературного имени: «Нас было двое в семье с именем Александр. Один брюнет, другой блондин. Когда я еще не думал, что из моей „литературы“ что-нибудь выйдет, я начал подписываться этим семейным прозвищем» (Измайлов А. Нестареющая легенда // Русское слово. М. 1914. ...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: томно вывел трели... Качаясь, плавные лады Вплывают в зал лучистый, И фей коричневых ряды Взметнули гимназисты. Напев сжал юность в зыбкий плен, Что в мире вальса краше? Пусть там сморкаются у стен Папаши и мамаши... Не вся ли жизнь - хмельной поток Над райской панорамой? Поручик Жмых пронесся вбок С расцветшей классной дамой. У двери встал, как сталактит, Блестя иконостасом, Сам губернатор Фан-дер-Флит С директором Очкасом: Директор - пресный, бритый факт, Гость - холодней сугроба, Но правой ножкой тайно в такт Подрыгивают оба. В простенке - бледный гимназист, Немой Монблан презренья. Мундир до пяток, стан как хлыст, А в сердце - лава мщенья. Он презирает потолок, Оркестр, паркет и люстры, И рот кривится поперек Усмешкой Заратустры. Мотив презренья стар как мир... Вся жизнь в тумане сером: Его коричневый кумир Танцует с офицером! 2 Антракт. Гудящий коридор, Как улей, полон гула. Напрасно классных дам дозор Скользит чредой...
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Часть текста: семью[2]. Современный писатель и поэт А. Ратыня так пишет о К. К. Роше: «Большую часть своих дней он прожил в Житомире. Длительное время был членом правления Волынского губернского присутствия по крестьянским делам, почетным мировым судьей. Как потомственный дворянин, дослужился до титула действительного статского советника. В годы первой мировой войны, революции 1917 года и постоянных перемен власти в Житомире в период гражданской войны помогал нуждающимся, как мог. В 1920-х годах стал одним из организаторов житомирского Свято-Николаевского братства. После неурожайного 1898 года Роше организовал Волынскую столовую в голодных местах Поволжья. У него не было достаточных для этого средств, и тогда Константин Константинович обратился к землякам – волынцам с пламенным призывом о благотворительных сборах. Он призывал каждого имущего пожертвовать хотя бы немного, и если бы на его призыв откликнулись тогда все жители Волыни, то собранного с лихвою хватило бы для того, чтобы накормить в течение длительного времени несколько голодных сел»[3]. Уже в этом описании просматриваются черты провинциального Дон-Кихота, каким его обозначают исследователи. За год до появления в его жизни Александра Гликберга Константин Роше потерял своего приемного сына Сергея. Роше не был женат, его семью и составлял любимый им приемный ребенок, ему он посвящал свои стихи. Думается, что участие в судьбе другого брошенного родителями на произвол судьбы юноши помогало заполнить душевную пустоту, придавало новый смысл жизни. Вскоре Александр Гликберг поселяется ...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: адъютант, который в городе часто забывал чинопочитание и угощал меня у себя крепким чаем, крепкими папиросами, пехотными анекдотами и топографическими характеристиками местных, наиболее «фигуристых», по его выражению, дам. Барак, иными словами маленький некрашеный домишко из досок, имел три шага в ширину, четыре в длину; крыльцо выходило на заднюю линию палаток, единственное небольшое оконце с проволочной сеткой вместо стекла (для воздуха и от мух) смотрело прямо в поле. В лагере было тихо — спали. В фельдфебельской палатке тускло просвечивал сквозь полотно огонь, но пока мы стояли перед бараком и курили, и он погас. — Отворяй! — сказал Москаленко. Спать еще не хотелось, да и на дворе было хорошо: полная луна, ясное небо, тепло, белые палатки, перед крыльцом шелестела березка, по временам из ближайших палаток доносился мелодический хоровой храп. Но вставать чуть свет, когда не выспишься, тоже не сладко, — приходилось ложиться. Я сунул руку в один карман — нет ключа, в другой — тоже, в кармане для часов ничего, кроме часов, не было. Ловко! — Ключ забыл. Должно...
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: Остальное сжег. Горели и корчились «Кипящие здания», «Литургия уродства», «Ко-фейные сказки», «Жар-Птица», переводы из Шелли и пр. Плакал так, что чуть не залил огня — потом успокоился и через Ремизова поступил в Крестьянский банк на тридцать рублей. Брюсов долго не решался. Перечитывал еще и еще свои «Chefs d’oeuvre’ы», но с каждым разом становился мрачнее. Наконец, сжег. 10 стихотворений все-таки оставил. А. Белый, как человек практичный, продал бумагу на вес. Вырученные деньги пожертвовал на основание «сумасшедшего дома имени Андрея Белого». Блок оставил стихотворений тридцать. Кузмин сжег все и поступил в мужской монастырь. Особенно ревел Рукавишников. Он был прилежен, как немец, плодовит, как кролик, самоуверен, как бык… Но совесть вопияла громко и настойчиво. Стихи горели хорошо — потому что были деревянные. Когда остался один пепел, поэт сжег самого себя. Он знал, что не писать он уже не может. Сологуб сжег «Навьи чары» и сказал: «Пока довольно!» Куприн бросил в огонь «Морскую болезнь» и два ненапечатанных рассказа. Хотел жечь дальше, но его охватила такая лень, что он махнул рукой и поехал в «Капернаум». Городецкий соригинальничал — утопил свои стихи в Фонтанке, а сам открыл табачный магазин. Арцыбашев сжег «Санина» (все издания) и, чтобы быть последовательным, отрубил себе правую руку. Причем оказалось, что кровь у него холодная и черного цвета. Жгли все — большие и малые, старые и молодые, в радостном просветлении и любви к...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: зуд. Прическа, как колосья. Пыль во рту и вялый гнев в уме. Неуютно в черном помещенье… Доски жестки и скамья узка, А шинель скользит, как привиденье,— Только дразнит сонные бока. Отобрали ремешок мой брючный И табак (ложись и умирай!),— Чтобы я в минуты мути скучной Не курил и не стремился в рай. Запою ль вполголоса, лютея, Щелкнет в дверце крошечный квадрат И, светясь, покажется, как фея, Тыкволицый каменный солдат. «Арестованному петь не дозволятца», Ротный, друг мой, Бурлюков-мурло! За тебя, осинового братца, Мало ль писем я писал в село?.. Оторвал зубами клок краюхи И жую противный кислый ком. По лицу ползут, скучая, мухи, Отогнал — и двинул в дверь носком. «Черт, Бурлюк! Гнусит „не дозволятца!“, Ишь, завел, псковской гиппопотам»… Замолчал. А в караульной святцы Стал доить ефрейтор по складам. Спать? От сна распухло переносье… Мураши в коленях и в спине… О, зачем я не носил волосьев По казенной форменной длине! Время стало. В ноздри бьет опойкой… Воздух сперт, как в чреве у кита! Крыса точит дерево под койкой. Для чего я обращен в скота?...