Облаков жемчужный поясок
Полукругом вьется над заливом.
На горячий палевый песок
Мы легли в томлении ленивом.
Голый доктор, толстый и большой,
Подставляет солнцу бок и спину.
Принимаю вспыхнувшей душой
Даже эту дикую картину.
Мы наги, как дети-дикари,
Дикари, но в самом лучшем смысле.
Подымайся, солнце, и гори,
Растопляй кочующие мысли!
По морскому хрену, возле глаз,
Лезет желтенькая божия коровка.
Наблюдаю трудный перелаз
И невольно восхищаюсь: ловко!
В небе тают белые клочки.
Покраснела грудь от ласки солнца.
Голый доктор смотрит сквозь очки,
«Доктор, друг! А не забросить нам
И белье, и платье в сине море?
Будем спины подставлять лучам
И дремать, как галки на заборе...
Доктор, друг... мне кажется, что я
Никогда не нашивал одежды!»
Но коварный доктор — о змея! —
Разбивает все мои надежды:
«Фантазер! Уже в закатный час
И притом фигуришки у нас:
Вы — комар, а я — бочонок жира.
Но всего важнее, мой поэт,
Что меня и вас посадят в каталажку».
И пошел напяливать рубашку.
Примечание
Сат. 1909. № 30. С. 2.
…Голый доктор, толстый и большой— Во время летнего отдыха на Нарвском взморье поэт сблизился с семьей доктора А. Григорьева (см. посвящение к стихотворению «Из „Шмецких“ воспоминаний»). Видимо, он и послужил прототипом персонажа данного стихотворения.