Черный Саша: Современный Петрарка

Говорите ль вы о Шелли, иль о ценах на дрова,

У меня, как в карусели, томно никнет голова,

И под смокингом налево жжет такой глухой тоской,

Словно вы мне сжали сердце теплой матовой рукой…

Я застенчив, как мимоза, осторожен, как газель,

И намека, в скромной позе, жду уж целых пять недель.

Ошибиться так нетрудно, — черт вас, женщин, разберет,

И глаза невольно тухнут, стынут пальцы, вянет рот.

Но влачится час за часом, мутный голод все острей, —

Так сто лет еще без мяса настоишься у дверей.

Я нашел такое средство — больше ждать я не хочу:

Нынче в семь, звеня браслетом, эти строки вам вручу…

Ваши пальцы будут эхом, если вздрогнут, и листок

Забелеет в рысьем мехе у упругих ваших ног,—

Я богат, как двадцать Крезов, я блажен, как царь Давид,

Я прощу всем рецензентам сорок тысяч их обид!

Если ж с миною кассирши вы решитесь молча встать —

И вернете эти вирши с равнодушным баллом «пять»,—

Я шутил! Шутил — и только, отвергаю сладкий плен…

Ведь фантазия поэта, как испанский гобелен!

Пафос мой мгновенно скиснет, — а стихи… пошлю в журнал,

Где наборщик их оттиснет под статьею «Наш развал»,

Почтальон через неделю принесет мне гонорар

И напьюсь я, как под праздник напивается швейцар!..

в Усть-Нарве. Ее отец был крупным дачевладельцем в Гунгербурге и служащим страховой компании «Россия» в Петербурге. Отношения их едва ли можно назвать романом в полном смысле: было ухаживание, прогулки с дамой сердца по морскому побережью, посещение кабаре «Бродячая Собака»… Елена, по воспоминаниям ее младшей сестры Ирины, была натурой своенравной, поражавшей экстравагантными поступками. Так, однажды она завела себе… рысь и выводила ее на уличную прогулку. Именно эта необычная реалия, попавшая в стихотворение («забелеет в рысьем мехе у упругих ваших ног»), позволяет предположить, что обращено оно к Е. К. Борман. Послание это, хоть и облеченное в шутливую форму и защищенное броней самоиронии, поэт не решился сразу обнародовать — оно было опубликовано уже по прошествии лет, в эмиграции.