Быть может, в тихом Нанте, быть может, в шумном Марселе —
Адрес мне неизвестен, не знаю особых примет,
Он моет в бистро бокалы, вытирает столы на панели,
Хмуро смотрит в окно, — но уличный шум не ответ.
Настанет вольный вечер, в бистро собираются люди,
С отцами приходят мальчишки — поглазеть, лимонада глотнуть…
Наклоняйся за клеткой-прилавком к мокрой щербатой посуде,
Сверли пустыми глазами чужую веселую муть!
Скроются поздние гости, зевнет почтенный хозяин,
Мальчик скользнет в мансарду, в низкую душную клеть:
В оконце темные кровли, фонари пустынных окраин,
Звездной дорожкой змеится железнодорожная сеть.
Никого… Тишина и усталость. Тринадцать лет или сорок?
Скрипит беспокойная койка, слуга храпит за стеной.
С восходом солнца все то же: метла, груды пробок и корок,
Бокалы, бокалы, бокалы и пестрый плакат над спиной…
А есть ведь слова на свете, иль были, быть может, когда-то?
Беспечность, радость и детство, родина, школа и мать…
За что над детской душою такая нависла расплата?
Примечание
«Общежития для русских мальчиков в Париже». 1926, 2 мая. Сам подзаголовок этой однодневной газеты, в которой согласились принять участие И. Бунин, И. Шмелев, Н. Тэффи, А. Куприн, А. Яблоновский и другие, говорит о конкретно-утилитарной цели, которую имел данный выпуск.