Промокло небо и земля,
Душа и тело отсырели.
С утра до вечера скуля,
Циничный ветер лезет в щели.
Дрожу, как мокрая овца...
И нет конца, и нет конца!
Не ем прекрасных огурцов,
С тоской смотрю на землянику:
Вдруг отойти в страну отцов
В холерных корчах — слишком дико...
Сам Мережковский учит нас,
Что смерть страшна, как папуас.
В объятьях шерстяных носков
Смотрю, как дождь плюет на стекла.
Но нет великого Патрокла!
И в довершение беды
Гучков не пьет сырой воды.
Ручьи сбегают со стволов.
Гурьба учащихся ослов
Собачья свадьба... Чахлый гром.
И два спасенья: бром и ром.
Уснули мухи. Сатанею...
Какой восторг в такие дни
Узнать, что шаху дали в шею!
И только к вечеру поймешь,
— святая ложь...
Горит свеча. Для счета дней
Срываю листик календарный —
Строфа из Бальмонта. Под ней:
«Борщок, шнель-клопс и мусс янтарный».
И нет конца, и нет конца!
Примечание
Сат. 1909. № 29. С. 3.
Есть основание думать, что именно это стихотворение имела в виду племянница жены поэта — Е. И. Бартошевич, писавшая К. И. Чуковскому 1 июня 1961 г.: «…у дяди Саши были стихи о нашей даче». (ОР РГБ, ф. 620, карт. 620, ед. хр. 32, л. 1.).
…в холерных корчах. — Газеты тех лет пестрят сообщениями об эпидемии холеры.
…Ах, жив бездарнейший Гучков, но нет великого Патрокла! — Перефразированные строки из баллады Шиллера в переводе Жуковского «Торжество победителей»: «Нет Великого Патрокла. Жив презрительный Терсит».
…шаху дали в шею— В июле 1909 г. в результате революции в Персии был низложен Мохамед-Али-Шах.