Я давно уж замечаю:
Если утром в час румяный
Вы в прохладной тихой кухне
Кротко чистите картошку
И сочувственно следите,
Как пружинистой спиралью
Вниз сползает шелуха,—
В этот час вас посещают
Удивительные мысли…
Ритм ножа ли их приносит,—
Легкий ритм круговращенья,—
Иль движения Жильберты,
Добродетельной бретонки,
Трущей стекла круглым жестом
Над карнизом визави?
Мой приятель, Федор Галкин,
У стола, склонясь над чашкой,
В кофе бублик свой макает
И прозрачными глазами,
Словно ангел бородатый,
Смотрит томно на плиту…
Если б он поменьше чавкал,
Если б он поменьше хлюпал,
Как насос вбирая кофе,—
…
Потому что эти звуки,
Обливая желчью сердце,
Оскверняют тишину.
— Федор! — вдумчиво сказал я,
Чистя крепкую картошку:
— Днем и ночью размышляя
Над разрухой мировою,
Я пришел к одной идее,
Удивительно уютной,
Удивительно простой…
Если б, друг, из разных наций
Отобрать бы всех нас зрячих,
Добрых, честных, симпатичных
И сговорчивых людей,—
И отдать нам во владенье
Нежилой хороший остров,—
Ах, какое государство
Взгромоздили бы мы там!
Как хрусталь оно б сияло
Над пустыней мировою…
Остальные — гвоздь им в душу! —
Остальные — нож им в сердце! —
Пусть их воют, как шакалы,
Пусть запутывают петли,
— но без нас.