Стоит столбом испуганная Муза,
Волнуясь, комкает интимные слова,
А перед ней, как страшная Медуза,
Стоглазая чужая голова…
Такое чувство ощущает кролик,
Когда над ним удав раскроет пасть,
Как хорошо, когда поставят столик:
Хоть ноги спрячешь — и нельзя упасть…
А по рядам, всей ощущаешь кожей,
Порхает мысль в зловещей тишине:
«Ах, Боже мой, какой он непохожий
На образ тот, что рисовался мне!»
Как подчеркнуть курсивом слова шутку?
Как расцветить волненьем тона боль?
И, как суфлер, запрятавшийся в будку,
Дубовым голосом бубнишь чужую роль.
А лишь вчера, когда вот эти строки
Качались в беззаботной голове,
Когда у Музы разгорались щеки,
А за окном плыл голубь в синеве,
Скорей, скорей… Еще четыре строчки.
Зал потонул в сверкающем чаду.
И полной грудью дух переведу!
Примечание
Илл. Россия. 1925, № 15. С. 4.
По воспоминаниям жены Саши Черного, чтением именно этого стихотворения поэт открыл свой литературный вечер, состоявшийся в декабре 1924 года в студии художника Ф. А. Малявина. Это было по сути первое публичное выступление Саши Черного, и поэтому успех, который имело это стихотворение, явилось как бы залогом дальнейшего активного участия поэта во всевозможных культурно-общественных мероприятиях «русского Парижа». ( Из мемуаров // Российский литературоведческий журнал. М., 1993. № 2. С. 245.)