В китайских круглых телескопах
Сидит художник над столом.
Что заработаешь в Европах
Карандашом?
Закрылся полостью халата,
Не подымает мутных глаз
И чертит печку для плаката
В сто пятый раз.
Отчего поет так громко
Безголосый старичок?
Потому, что на спиртовке
Жарит шашлычок.
Пой, бедняга! Чад проклятый
Все равно пройдет сквозь щель.
Стукнут в дверь: спиртовку дунешь,—
Ужин под постель…
Дрожит диван, трясутся чашки:
Эсер играет с тетей в шашки.
На кровати — туловища с бюстами:
Надо всех маркизами одеть…
Ручки-ножки виснут, словно плеть.
Надоело! Баронесса сплюнула
И, косясь на уличную мглу,
В зад маркизы с едкой злобой всунула толстую иглу.
Стулья придвинув к постели, два пожилых человека
К картам склонили чело, мирно и кротко пыхтя.
О эмигрантское чудо!.. Ты полюбуйся, читатель:
Республиканец один, а его визави — монархист!
На брюках — широкая клетка,
Квадратная челюсть, брюнет…
«Японец», — решила соседка,
«Испанец!» — отрезал сосед.
Но все ни к чему: ни окраска, ни брюки, ни скулы,—
Жилец оказался Иваном Бубновым из Тулы.
Дверь скрипнула. Трехлетний карапуз,
Из материнских выскользнувши уз,
—
С разгона врос передо мной в паркет
И вдруг, косясь на бурый мой жилет,
Мне в изумленье шепчет: «Папа!..»
Примечание
25. С. 14. Подпись: А. Ч-й.