К взрослому человеку пришла в гости знакомая маленькая девочка, — на весь день! С почтительной радостью стянул он с нее шершавое пальтишко, размотал шарф и, как кожу с банана, снял рыжие гамашки.
На звонок примчался в переднюю озорной фокс, с разгону толкнул девочку передними лапами, схватил девочкину гамашу и так яростно стал ее теребить, точно у него на свете злее врага не было.
— Отдай! — строго приказал хозяин. — Сейчас же отдай, негодная собака!.. Разве так встречают гостей?
Но негодная собака прекрасно понимала, что человек хочет быть строгим, но не умеет. И помчалась в столовую с гамашей и заставила человека и девочку бежать за собой вокруг стола, пока все не уморились и не плюхнулись на диван, высунув языки, словно они втроем только через Ла-Манш переплыли.
— Я вам завидоваю! — сказала девочка, прижимая нос к горячему собачьему боку.
— Почему, дружок?
— У вас есть живая собака… Она с вами живет всю жизнь?
— Только год. Год назад она даже стоять не умела на паркете. Лапы расползались во все стороны.
— Ее мама была пудель?
— Нет. Мама ее фокс, и она фокс.
— Почему же она такая барашковая?
— Такая порода. Иглошерстый фокс.
— Она мальчик?
— Девочка.
— Ничего не понимаю: косматая — и фокс, бородатая — и девочка… Вы, верно, сами не знаете.
Человек виновато вздохнул и пошел к буфету доставать сладости. Ели липкие финики, тянучки и холодные душистые мандарины. Девочка, впрочем, больше кормила фокса. Она была уже давно мама, — и у нее было три дочки — куклы, и она знала, как надо обращаться с годовалой собачкой. Вынимала из фиников и мандаринов косточки, сдирала с тянучек восковую бумажку и по крошечным кусочкам совала фоксу сласти в пасть. А он, бандит, чуть с пальцами их не отрывал.
Наелся, перевернулся на спину, вытянул лапы кверху, оскалил зубы и застыл. Хорошо жить на Божьем свете…
— Он улыбается, да? Я вам завидоваю!
Кто-то маленький тихо постучался во входную дверь, очевидно, не мог дотянуться до звонка.
… О! О! Он ей покажет, он знает, кто это стучится… Это консьержкина девчонка, которая по утрам просовывает под дверь газеты и дразнит его до исступления!..
Но хозяин сунул фокса головой книзу подмышку, бросил в столовую и захлопнул за ним дверь. «Нечего, нечего лапами скрести, — не страшно! Не умеешь себя прилично вести, сиди в карцере».
— тихенькая консьержкина дочка с раскосыми глазками и школьной медалью на фартучке — за отличное поведение. Русский жилец просил ее прийти поиграть с русской девочкой. Принесла с собой все свое семейство: замшевую грязную даму в вязаных штанах, трехногого ослика (которого фокс особенно ненавидел) и целый десяток целлулоидных детей ростом от стакана до наперстка. Русская девочка тоже принесла с собой в корзиночке своих дочек — одноглазую мулатку Дэзи, румяную чешку Вушу и желтую, как шафран, любимую японку Линь.
Пошли в дальнюю комнату (жилицы не было дома) играть. Тихенькая Жильберта улучила минутку, — хозяина нет, ушел на кухню, — и, вернувшись на цыпочках к столовой двери, сунула под дверь угол своего фартука и подергала его во все стороны.
За дверью, точно дюжина фоксов зарычала, давясь от злости. Задребезжали стекла, отозвалась на стене мандолина… Хозяин выскочил из кухни: ничего нет. Что такое? «Ты что, негодный пес, с ума сошел? Скандалист! Цыц! Цыц, тебе говорят!..»
человек начинает лаять и бросаться на дверь, если его станут дразнить продетым под дверь углом фартука…
Хозяин сидит на кухне на газетном листе в полосатом переднике и красит шкафик. Это чудесное, самое спокойное в мире занятие. Краска пахнет смолой и скипидаром, как палуба океанского парохода. Можно выбрать из прошлого самую счастливую неделю, самый веселый день — и вспоминать минуту за минутой, будто медленно, ложечкой за ложечкой, фисташковое мороженое ешь. Пролетит мимо губ моль, — можно подуть ей вслед. Сведет лопатку, — можно во все стороны покрутить плечом. Но если фокс каким-то чудом умудрится открыть из столовой дверь и примчится на кухню, тут уж ничего не поделаешь… В одной руке кисть, в другой баночка с краской, ноги поджаты. Чем его отгонишь? А он, злодей, за все человеческие несправедливости, за все обиды, норовит подскочить к самому носу человека и лизнуть его в губы…
Только на кусок сахара и удается заманить собаку снова в карцер.
А в дальней комнате французская тихая болтовня. Две чужие девочки в полчаса подружились так, как взрослые дамы и за год не подружатся. Мало ли общего: кукольные детские болезни, пирог из золы с изюмом на «Саламандре» печь надо, ослика причесать и блох из него выловить… А потом еще одна таинственная забота: прибежали на кухню, выпросили клочок старой занавески. «Зачем?» Потрясли головами и назад. Когда эти взрослые научатся не расспрашивать о том, что их не касается?..
Впрочем, через пять минут все и открылось. Девочки, торжественно шагая одна за другой, принесли на кухню мулатку и чешку в белых платьицах, в кружевных вуалях, стали рядом перед человеком в переднике и попросили, чтобы он благословил их детей.
— Женятся они друг на дружке? — спросил он удивленно.
— Да нет же! Какой вы странный… У них первая комюньон, — строго ответила русская девочка. — И вы должны их благословить.
Взрослый человек положил на газету кисть, поставил на пол банку с краской и, как умел, исполнил просьбу детей. Скрестил над кукольными головами руки и сказал:
— Благословляю и поздравляю! Слушайтесь ваших мам и, когда переходите через улицу, старайтесь не попасть под автомобиль.
Консьержкина девочка собрала свое семейство в коробку и ушла к себе обедать. Русская девочка снова сидит на диване, прижавшись к теплому собачьему телу. Фокс не злопамятен, он уже забыл о своей обиде, лижет свою лапу, а попутно и розовое девочкино коленце, точно это тоже его пятая лапа.
— «о таракане, который заблудился в латинском словаре», — остальных названий он уже не помнит… Больше рассказывать ему нечего. И он, потягиваясь в кресле, говорит девочке:
— Баста. Теперь ты мне расскажешь сказку.
— Я не умею.
— Очень даже умеешь. Уж я по глазам вижу.
— Не умею и не умею! О чем я вам рассказывать буду?
— Об ангелах. Как они живут, что делают?
Девочка задумалась, сложила у собаки лапки накрест и ровным голосом начала:
— Они живут у Бога. И Бог им позволяет кушать все, что они хотят — изюм, фиги, финики, кроме одной яблони, на которой ядовитые яблоки. Они никогда не спят, всегда спокойны, не дерутся, не ругаются… Ночи там не бывает, всегда светло и тепло. Школ тоже нет. Бог учит их петь святые песни. Он играет на белых балалайках из слоновой кости, струны золотые. Они носят белые платья и коронки из цветов. Дальше я не знаю…
— Кто же им шьет платье?
— Никто не шьет. Бог проведет руками вот так — и платье готово. Они никогда не устают. Играют в хороводы, в прятки, в мячики, — прячутся в облака. Когда ангелы ведут себя плохо, с них снимают крылья, и они летят в ад. На всю жизнь, пока не исправятся…
— Дальше я ни-че-го не зна-ю!
Фокс соскочил с дивана и залаял на человека: «Ты чего пристал к девочке? Сочинительница она, что ли? Иди лучше на кухню… Слышишь — чайник кипит…»
…
А девочка обняла собаку, расправила ей взъерошенную шерсть и тихо ей на ухо сказала:
— Когда у тебя будут дети, ты должна первого, самого первого подарить мне! Слышишь?
И фокс в ответ, совершенно сознательно, подмигнул ей правым глазом: «Ладно-ладно, — пусть только выдадут замуж, а уж за мной дело не станет…»
<1929>
Примечание
ПН. 1929, 7 января.
…живая собака… Она с вами живет всю жизнь? — Только год. Год назад она даже стоять не умела на паркете. — Речь идет о фоксе Микки, который появился в доме Саши Черного в январе 1928 года — см. стихотворение «Щенок», героем которого является «фокс — пятинедельный гномик» (ПН. 1928, 12 февраля). «Саламандра» — металлическая печь, которую топят углем. Свое название получила по имени мифологического существа, способного находиться в огне, не сгорая.
Комюньон — религиозное причастие.
Они живут у Бога. И Бог им позволяет кушать все. — Детские представления о Боге, о райской жизни весьма занимали Сашу Черного. Данный фрагмент заставляет вспомнить аналогичные записки К. И. Чуковского, когда он только начинал заниматься изучением детского слово- и мифотворчества, — те, что позднее не были включены в книгу «От двух до пяти»:
— А что — Богин (Божий) домик — на небе?
— На небе.
— A у Бога жена есть?
— Еще бы!
— А где же Божица (богиня) живет?