Праведника Иону посетил во сне Господь. «Пойди в Нине-вею, нет моего терпения! Живут хуже скотов, злодей на злодее… Образумь их, Иона, а не то…» И загремел гром в небе.
Проснулся Иона, сел на ложе и задумался. Да разве они послушаются? Камнями побьют, а сами еще пуще прежнего нагрешат. Слишком уж милосерден Господь… Нянька им Иона, что ли? С ним ведь никто не возится, а вот праведник. Не хотят по-человечески жить, пусть дождутся, пока Господь им на выю наступит. Чего бурьян жалеть?.. Только добрый посев портить.
И задумал Иона худое дело, словно затмение на него нашло. Сел тайком на корабль и поплыл в город Фарсис будто по делам, авось и без него все обойдется. В Фарсисе решил заодно родных повидать, внучку на колене покачать, — давно не видал.
Но разве от Господа скроешься? Задул во все щеки ветер, море на дыбы встало, паруса все бечевы порвали и залопотали вверх углами. Закружился корабль, как юла под бичом, — заметались корабельщики.
Стали товар в море бросать: рожки, фиги, смолу-канифоль, только тюки в воздухе мелькают. Все барыши на дно пошли, а толку мало: корабль все пуще носом в волну зарывается, двух гребцов водой слизнуло, — кое-как успели за бортом за канат уцепиться. Попадали корабельщики на коленки, каждый своему богу молиться стал: «Кто из нас так грешен, что такую бурю средь ясного неба на корабль навел?»
Схитрил Иона, точно и не его ответ: пролез ползком в трюм и на козий мех спать завалился.
Что ж делать, решили жребий бросать. Пересчитали всех: а где Иона? — В трюме.
— Не время спать, беда над головой…
Привел кормчий Иону, стыдно праведнику стало, — бросайте, говорит, жребий, все равно на меня падет. Не исполнил воли Божьей, — да вон не по-моему вышло.
Пал жребий на Иону, — и стал он просить корабельщиков, чтобы его в воду бросили и тем корабль спасли…
Жалко стало им старика, налегли было на весла, хотели выгрести, да куда там… Ветер у кого весло переломил, у кого из рук вырвал. Как конь дикий!
Делать нечего, взяли старика под руки — а он и глаза зажмурил, — вот тебе и Фарсис, повидался с внучкой, — и бросили его промеж двух огромных зеленых волн. Сомкнулись — и нет Ионы.
И сразу будто кто море в колыбели усыпил, гладкое стало пруд прудом, а ветер к облакам улетел, на самое мягкое лег и заснул…
Топить праведника Господу было ни к чему. Много ли праведников на земле?.. Наплыл на Иону несуразный морской зверь левиафан-кит, глотнул раз и втянул старика с головой и ногами в темные недра. И не то чудо, что вовремя кит подоспел, — волны его по наущению Божьему на Иону нанесли, — а чуднее того, как он человека проглотить сумел? Горло с кулак, старик был в плечах широкий, и вот подишь ты — прошел, как кефаль в невод.
Улегся Иона в смрадном чреве, под себя козий мех подложил (как в воду бросили, так он со страху его в кулаке зажал) — и думать стал. Что ж больше делать во чреве китовом?
Горько! Жил праведно, во все свои дни цветка не растоптал. За что Господь на него ополчился? Не он ли себя смирял всю жизнь: и дух и плоть, ни разу не оступился и вот на старости такой грех. Стоило ли праведным быть? Вон эти там в Ниневеи: друг с другом как псы, о Боге и думать забыли, — и о них же Господь печется, словно орел о птенцах… А его, чистого, света лишил, загнал в чрево кита, как змея в пещеру, и вход заградил… навеки.
И вспомнил он зеленую землю, розовое солнце на камнях своего порога по утрам, синее дыхание неба, вырезные листья смоковницы над низкой оградой, ящериц, укрывшихся от зноя в его плаще… Господи, не знал он раньше, до чего жизнь хороша!
За толстыми боками морского зверя тяжко переваливались валы. Ночь ли там над морской пустыней, сияние звезд и лунная дорога или синий день, хоровод облаков и любимый берег вдали?..
Закачала тьма Иону. Сна нет, смрад к душе подступает. Лучше уж в могиле, хоть печаль не сосет! Пал он в уголке на лицо и стал молиться, — не славословил, не благодарил, — а горько жаловался первый раз в жизни:
— «Каюсь, Господи, согрешил! Трудно мне со злыми, истомился. Уходил от них, — а Ты не велишь. Тебе одному служил, а Ты отвернулся. Разве серне укротить гиен? Не люблю я их, прости меня старого. Кротких люблю, чтущих Тебя люблю, искал их на всех путях (мало их, Господи!) и где только находил, разве не делил я с ними и беду и светлые дни? А Ты вот все о разбойниках печешься… Грешен, обманул Тебя: думал, что серный дождь для них лучший учитель, чем я… Что ж, — Тебе виднее. Каюсь, Господи, пусть будет по-твоему. Пойду! Освободи только из смрадной тьмы, дай ступить на зеленую землю, — пойду и исполню…»
Спрятал Иона голову в душную козью шерсть и заплакал беззвучно и кротко.
Гул прокатился над заалевшим утренним морем. Гулко в испуге ударил левиафан плоским хвостом. Уцарил хвостом и понесся, сам не зная куда и зачем, фыркая и играя, к тихому берегу. С разбегу выкатил скользкую голову темной глыбой на песок, раскрыл жирную пасть и выбросил Иону головой вперед как раз за тем мысом, откуда корабль отчаливал.
Оглянулся Иона: солнце! Левиафана нет, только белые стружки вдали по воде закружились. Три дня и три ночи протомился в темном зверином чреве, но показалось ему, что долгие годы протекли. Быть может, и Ниневеи уже нет, и уйдет он опять к потокам и скалам доживать свои старые дни?..
Шел Иона, отдыхал и снова шел, и вот на исходе третьего дня показались вдали пыльные сады и плоские кровли Ниневеи.
живое, иссушающий ветер звал на их сады и источники, гром — на их кровли, мор — на их скот, саранчу на их поля… Покаялись. Только бичом страха и можно их к Господу пригнать. Надолго ли? И зачем? На что Ему такие — только сердце об них иступишь, на веревке к добру притащишь, а там, гляди, веревку перегрызут — и опять начинай сначала.
Шел Иона, угрюмо смотрел на свои пыльные ноги, — трудно ему было понять своих злых братьев, и не радовал его тяжелый подвиг, который выполнил он по Божьему слову… А вечерняя тишина и морская свежесть и двурогая луна над головой делали свое: замедлял шаги Иона, смотрел и не мог насмотреться и утешался, что вот он снова один и никуда ему идти больше не надо.
по шатким камням, по писку нашел гнездо, уложил ястребенка среди двух таких же писклявых и, довольный, той же дорогой спустился к подножию. Расстелил плащ под скалой, вытянул усталые ноги и уснул.
И опять посетил его во сне Господь:
— Ну что, Иона, сетуешь?
— Сетую, Господи, прости уж…
— А ты бы, Иона, не пощадил?
— Не пощадил бы, Господи!.. Уж Ты который раз их пугаешь. Покаются, — а потом еще пуще грешат.
— Вот ты какой строгий. Что ж ты ястребенка-то пожалел? Разве он добрый? Подрастет, — станет других птиц бить, кровь проливать. А, Иона?
Обиделся Иона: «Да ведь Ты же его сам создал, Господи!»
— Создал… Щедрой рукой чего не создашь… А подумал ли ты, что в Ниневеи сто двадцать тысяч живых душ? Не все же псы. Из ястребенка — только ястреб и вырастет, а человек — то змей, то голубь, — как повернуть. Авось уймутся… И дети там растут, — как же им без матерей и отцов подняться? Истребить легко, да тогда и создавать не стоило.
— Что ж, может, и не стоило, — печально вздохнул Иона.
— Ну это уж не твоего ума дело. Это Мне знать, а не тебе. А ты, Иона, не сетуй, а люби. Так ли?
— Так, Господи… — смутился Иона и проснулся, и до светлого утра размышлял.
Обогнул мыс Иона, смотрит, — вот чудо. Тот корабль, на котором он бежать хотел, у берега новым товаром грузится, да и корабельщики те же. Увидали его, глазам не верят:
«Смотри, старик-то жив!»
— Жив, жив, — рассмеялся Иона, — и еще лет сто проживу! Что ж, опять с вами поеду. Возьмете, что ли?
Смутились корабельщики, шептаться стали:
— Как бы опять чего не вышло? Вишь из-за него сколько хлопот. Ему-то ничего, опять выплывет, а нам снова товар в море бросать — одни убытки.
— Берите, не опасайтесь, — успокоил их праведник. — И убытки вернете и барыши будут, а буря вас и концом крыла не заденет.
— Как не поверить: старик ясный, — говорит, а сам словно светится. Да и не взять нельзя, рассердится, так и с берега беду накличет.
— А тебе зачем в Фарсис?
— Внучка там у меня, — улыбнулся Иона и тихо повторил — внучка… Давно не видал.
— Ну, что ж, садись, — сказал кормчий и прикрыл ладонью глаза: солнце поднималось над морем.
<1922>
Примечание
Сегодня. Рига, 1922, 24 декабря. Вторично было напечатано в дополненном виде в ИР. 1926. № 31 (64). С. 18–20. С подзаголовком: Библейская легенда. Печатается по последнему авторскому варианту.
Иона — один из 12 малых пророков, книга которого, состоящая из 4 глав, вошла в Ветхий Завет. В основу данной сказки положена следующая история: Иона получил однажды повеление от Бога идти в Ниневию с проповедью покаяния и предсказанием гибели города за его нечестие. Но пророк, вместо того чтобы повиноваться велению Божию, отправился на корабле, идущем в Фарсис, — город, расположенный в Финикии. Во время пути корабль был застигнут бурей, и мореплаватели бросили жребий, чтобы узнать, за чьи грехи они навлекли на себя гнев Божий. Жребий пал на Иону, сознавшемся в своем грехе. Брошенный в море, он был проглочен морским чудовищем — китом или левиафаном, во чреве которого провел три дня и три ночи. Господь внял его молитвам, и Иона был выброшен на берег. После чудесного избавления он отправился в Ниневию и своей проповедью убедил жителей города раскаяться, и Господь пощадил Ниневию.
…саранчу на их поля. — Это прожорливое насекомое, чье нашествие затмевает солнце своей бесчисленностью, считалось в древности бичом Божьим, орудием гнева Господнего.