2.2.2. Мир «Библейских сказок» Саши Черного
(Берлин, 1920 – Париж, 1925)
«Библейские сказки» Саши Черного так и не вышли отдельным изданием, т. е. авторский замысел единого сборника остался не реализован. В 20-ые годы в различных изданиях были опубликованы тексты пяти сказок: «Отчего Моисей не улыбался, когда был маленьким», «Сказка о лысом пророке Елисее, о его медведице и детях», «Первый грех». «Праведник Иона», «Даниил во львином рву». Первая сказка появляется в печати в 1920 г. в Берлине, последняя в 1925г. в Париже.
Библейские истории традиционны и неизменны, они знакомы каждому ребенку, которому с детства «рассказывает об этом толстая книга, которую часто читает твой дедушка, надвинув на нос круглые очки в черепаховой оправе…» [5, 456]. Саша Черный по-своему корректирует библейские истории, выбирая и укрупняя отдельные эпизоды. В сказках появляется и свой элемент – дети: к библейским героям добавляются каждый раз дети или животные, их заменяющие. В мире Саши Черного возможна такая взаимозамена. Например, в сказке о пророке Елисее дети как частичка природного мира все время рисуются через сравнение с животными: «как воробьи рассыпались», «точно тихие червячки», «брызнули как зайцы назад», «поймал, как жаворонка», «хитрая мартышка». А в сказке о первом грехе слон, тигр, горилла, медведь, пантера, рысь, мартышка, белка, крыса и мышь играют в «свою любимую игру: лестницу». Примечательны в этом плане комментарии рассказчика: «В гимназии мы тоже играли когда-то в такую игру и назвали ее «пирамидой», но звери такого мудреного слова не знали» [5, 461].
Присутствует и традиционная для детского творчества Саши Черного ситуация игры. Игра как обязательный элемент сказки, естественное состояние детского мира и норма поведения детей.
Саша Черный назвал свои произведения «Библейскими сказками», приближая их тем самым уже жанрово к детской аудитории. Библейские герои оказываются в сказочном мире, где природа, животные, птицы, растения наделены разумом и душой. Даже капля воды может быть любопытной, быстрые и веселые струи могут болтать между собой, и серебряное облако улыбаться, а стрекозы удивляться («Отчего Моисей не улыбался…»).
Яркость, декоративность, экзотичность образов создает особую фантастическую, сказочную атмосферу. Появляются не традиционные животные русских народных сказок, а экзотические звери: бегемот, крокодил, обезьянка, носорог, гиена, слон, лев, тигр и т. д. Если и появляется медведь, точнее медведица, то в ее описание фиксируются яркие, «блестящие» черты: «Прибежала из леса его любимая медведица, бурая, с черным блестящим носом, с черными блестящими глазками…» [5, 458] в сказке про Елисея.
В ряде сказок появляется еще один художественный образ – Сказочник, в образе которого можно выделить значимые и характерные черты для всего детского творчества Саши Черного: способность посмотреть детскими глазами на мир, приблизиться к миру ребенка, чему в немалой степени помогает память о собственном детстве, собственный детский опыт. Звучит разговорная интонация, возникает ощущение и поддерживается иллюзия непосредственного прямого разговора с ребенком, создается условная ситуация рассказывания сказки.
«Помнишь, как это было?»; «Никогда не видал?» и т. п.). Происходит выпадение из сказочной истории и в обращении к реалиям жизни ребенка («толстая книга», которую читает дедушка; чернильный карандаш во рту; кошка, треплемая за ухо). Есть и обращение к детскому видению мира, жизненному опыту ребенка (испуг и плачь при виде эфиопки; вопрос о тарантулах, о райском языке). Но такие обращения отсутствуют в двух последних сказках об Ионе и Данииле.
Категория «добра», понятие «добрый» многое определяют в сказочном мире Саши Черного. Понятия «добрый», «добро» встречаются и «работают» в каждой сказке. «Добрые руки веселой царевны», дочери фараона взяли маленького Моисея; «Пророк Елисей был очень добрым стариком!», хотя для напуганных детей он: «Злой…», и восстановление в конце сказки первоначального статуса: «Идите сюда! – запищал самый маленький. – Он не тронет, он добрый». Также сказано и о зверях в раю: «И добрые все были удивительно», «добрый Архангел Михаил», пустивший змею в рай, ведь там для всех есть место. «Добр, мудр и справедлив» пророк Даниил; львица останавливает львят в сказке о нем: «Его нельзя трогать…Он добр ко всем, даже к паукам».
И соответственно, в оппозиции находятся противоположные им – «зло», «злой»; гадина-змея: «злая и низкая тварь», праведник Иона уходит от исполнения наказа Божия, боится, что не сможет его выполнить, не справиться: «Трудно мне со злыми…», и после завершения миссии: «Трудно ему было понять своих злых братьев». А «злые, лукавые вельможи» были брошены львам.
Сказки без назидания и дидактики, но они прозрачны, сюжеты строятся на контрасте: радость, смех и слезы, печаль; озлобленность и добродушие; единение, гармония, счастье и обособленность, страх, боль; праведность и греховность, гнев и жалость; ненависть, зависть, озлобленность и любовь, доброта, радость.
В сказке «Отчего Моисей не улыбался, когда был маленький» главным становится не история появления и воспитания Моисея в семье фараона, а тема детства, ребенка, лишенного матери, материнское и сыновнее чувство. Главный герой первой сказки не Моисей-пророк, а Моисей-ребенок. Ребенок, не совпадающий с миром, в котором он живет.
Сюжет сказки развивается на контрасте: все в природе радуется, веселится вокруг, но слезы матери маленького Моисея «медленно капали одна за другой в веселую воду» [5, 455]. Печаль матери сменяется радостью, лишь, когда ребенок попадает в добрые руки дочери фараона. Она добра и ласкова, ей знакомы чувства сострадания и любви. Но веселью, смеху с начала и до конца противостоит «печаль ясных и глубоких детских глаз». Дочь фараона веселая и смешливая, сама резвится, как ребенок. Вокруг нее играющие дети, чью искреннюю радость нельзя подделать. На этом фоне особенно выделяется необычное поведение пятилетнего мальчика, маленького Моисея, печального и молчаливого. Он одинок среди окружающих: не играет с другими детьми, раздает свои игрушки. Традиционно для изображения святого обозначена изначальная выделенность ребенка из его окружения, непохожесть на других детей.
Пространство сказки организовано по принципу «свобода и несвобода». Свободными оказываются река, по которой плыл в корзине маленький Моисей: поле, где поймали и куда потом выпустили двух тарантулов. Свободное пространство не имеет границ, оно расширено по горизонтали и вертикали: корзина с младенцем плывет по реке, в которой отражается небо, ребенок оказывается как бы между двух небесных рек. Но какой бы желанной свобода здесь ни была – мать вынуждена предоставить ребенка воле судьбы, Бога, спасать, рискуя его жизнью. Однако свободное пространство реки является опасным для Моисея: «Да как тебя крокодил не съел? Тут за отмелью их целое семейство живет» [5, 455] – удивляется дочь фараона.
Дворец фараона, сад имеют внешние границы, здесь грустит Моисей, «томится» в неволе маленькая обезьянка, мучаются два тарантула, несмотря на явное благополучие и почти райскую жизнь. Интересно в этом плане отметить упоминание сада, который в контексте библейских сказок выполняет знаковую функцию, райский сад позднее появится в сказке о первом грехе. Но нарушение естественных человеческих связей ведет к разрушению рая.
Родная мать уходит из жизни ребенка и в конце появляется «какая-то чужая, бедно одетая женщина», которой маленький Моисей возвращает настоящую сущность: «Кто это? – Моя мать» [5, 457]. Впервые печаль появляется в душе дочери фараона. Истина становится потрясением для молодой царицы, разрушением некоего идиллического восприятия жизни. Финал сказки обнаруживает сложные противоречия данного мира.
Позднее будет создано стихотворение «Фонтан на Monte Pincio» (1928), возвращающее к образам Моисея-ребенка и его матери. Поводом написания послужит римский фонтан с подобной скульптурой. Но в отличие от сказки в стихотворении акцент перенесен с ребенка на мать, с тревогой и страхом спускающей младенца в корзине в волны Нила.
В «Сказке о лысом пророке Елисее, о его медведице и о детях» накладываются четыре пласта: 1) библейская история, кратко обозначенная в начале и как несогласие с ней – 2) новая сказка: свой вариант истории ссоры Елисея и детей; 3) условная ситуация рассказывания сказки – шутливое обращение к озорующему ребенку: «Если ты будешь сидеть тихо и вынешь изо рта чернильный карандаш и перестанешь дергать кошку за усы, я расскажу тебе, как это было» [5, 458]; 4) в конце сказку детям рассказывает сам Елисей.
Страшная библейская история о проклятии и гибели детей переводится в мир любви и согласия. Представлена история невольной ошибки, вины, исправления и обретения.
Елисей – «славный старик», «очень добрый старик: все звери и птицы, и букашки его обожали, и он всех любил» [5, 458]. Но жара, от которой изнывают все вокруг, надоедливые мухи, насмехающиеся дети превращают добродушного старика в озлобленного и мстительного. Но и ведь изначальная шалость детей («такое удовольствие: лысый старик идет») оказывается дерзостью и обидой, нанесенной старику. Обращение старика с просьбой к медведице: «Пугни их, да не очень» – оборачивается испугом детей, граничащим с ужасом.
Спала жара, ушло раздражение и приходит осознание совершенной ошибки. Пройденная дорога оказывается ложной, необходимо найти правильный путь, выйти на верную, истинную дорогу. Путь обратно – возвращение к истоку, в данном случае, совершенной ошибке, взаимной обиде. Елисей любит, знает и понимает детей. Он терпелив, добр и ласков с детьми; и способен одарить детей радостью. Чудесная игрушка привлекает детей, маня и очаровывая их. Завоевание детских сердец начинается с чуда, радости, подарка (игрушка, румяное яблоко), оборачивается игрой («руками взмахнул, да так его в охапку и поймал, как жаворонка»), угощение и ласка примиряют окончательно. Но этому предшествует обращение к собственному детскому опыту, воспоминаниям о детстве, которое приближает старика Елисея к детям. Окончательно сближает всех и уравновешивает композицию сказка, рассказываемая Елисеем, которая находится в пределах библейской, но не раскрывается, а дается как факт. Всех собирает и объединяет эта сказка: «Сошлись дети под сосной. Медведица из лесу пришла…» [5, 460].
В итоге – восстановление равновесия, природной гармонии. Единение с животным миром, данное изначально, заявленная любовь и дружба детей обогащается обретением новых друзей. Как пишет В. А. Карпов: «В тексте сказки пророк Елисей предстает не грозным посланцем Бога, а просто добрым стариком, который любит детей и устанавливает с ними дружеские отношения. Не мести учат сказки Саши Черного, но любви и терпимости; на их страницах не льется кровь, но звучит доброе слово» [103].
В «Первом грехе» райская гармония представлена как сказка. Идиллическая картина, где «комары никого не кусали», «гиены не грызлись между собой, никого не задирали», а ели бананы, львы облизывали всех и ели траву и т. д.
что видно по эмоциям животных, играющих в «лестницу». Страх испытывает только последний участник игры, самый маленький и стоящий на самой верхушке – мышь, у которой от высоты закружилась голова.
Несовпадение с общим миром, гармонией гадины-змеи подчеркивается выпадением ее из игры, передается через неучастие в игре: «Она одна никогда ни с кем не играла» [5, 462]. Беспечность белого кролика и появляется от недопустимости зла в этом райском мире. Отсюда же и всеобщая растерянность зверей и людей перед первой в их жизни опасностью. Единственным спасителем становится архангел Михаил, обладающим изначальным знанием о допустимости зла и способный ему противостоять: «злая и низкая тварь» изгоняется, а бедный проглоченный кролик спасен.
Странным оказывается пространство рая: внутри есть обособленное, изолированное место: «там, куда никому доступа нет, посредине рая стоит яблоня…» [5, 463], куда, как в изгнание, отсылается гадина-змея, причинившая боль, нарушившая покой и счастье в райском мире. Райский сад – догреховное состояние мира, внутри которого вдруг оказывается сильнейшее искушение. Первый грех в сказке становится и завязкой новой истории: «Древо познания добра и зла? – быстро спросила любопытная Ева…»[5, 463], на историю первого библейского греха указывают и последние слова сказки: «Как она [змея] отомстила, ты верно, уже знаешь, – прочел в школе. А не прочел, так узнаешь в свое время» [5, 464]. Вся сказка в целом становится своеобразным прологом к библейской истории о первом грехопадении человека.
«Праведник Иона» происходит нарушение наказа Божьего. Мотив дороги здесь звучит наиболее сильно.
Главный герой – верный, преданный, угодный Господу. Именно ему доверено ответственное дело – направить на путь истинный, помочь изменить неверный, ложный, греховный образ жизни людей, подошедших к некой черте в своих грехах, когда уже «нету моего терпения!». Иона избран представителем, посредником Господа на земле, Его карающей и прощающей волей.
Но Господь знает своего верного и преданного раба Божия. Предугадывает его сомнения и колебания в исполнении наказа. Еще во сне, опережая Иону, предупреждает слабость угрозой, точнее, намеком на нее: «а не то…» И загремел гром в небе» [5, 464].
Иона проявляет слабость на первом же этапе: сомневается в себе, в своих силах, возможностях. Должен был направить других на правильный и праведный путь, а сам сошел с уготованного ему Богом, ушел в сторону: «придумал Иона худое дело». Уподобился прочим людям.
Отплытие на корабле Ионе мыслится возможностью избежать наказа Божьего: «будто по делам, авось и без него все обойдется» и повидаться с родными, «внучку на колене покачать». У Господа свои отношения с праведником и грешниками: с праведником Он суров, а с грешниками милосерден. Угроза Господа реализуется страшным образом – разыгравшаяся буря ставит под угрозу жизнь людей: «корабль все пуще носом в воду зарывается, двоих матросов водой слизнуло, – кое-как успели за бортом за канат уцепиться» [5, 464].
«Наплыл на Иону несуразный морской зверь Левиафан-кит, глотнул раз и втянул старика с головой и ногами в темные недра» [5, 465]. Усиливаются испытания. Молитва, покаянное слово и обещание вернуться на уготованный Господом Богом путь возвращают милость и прощение.
Само исполнение наказа Божьего оказывается за пределами текста. Лишь в слове сказочника прорываются размышления Ионы. Сумел призвать грешников к покаянию, став для них, действительно, «бичом страха». Но «не радовал его тяжелый подвиг», он чувствует, что не удержатся покаявшиеся на верном пути, уйдут в сторону греха. Не понимает злобы в сердцах и душах людей. Спасение ястребенка более явное, конкретное, ощутимое, чем спасение целого города. Спасение маленького живого существа, пусть и птенца возвращает душе покой и умиление, доброе расположение духа («улыбнулся»). Именно тогда возникает чувство исполненного долга. И вновь Господь не согласен с Ионой. Вера в людей, любовь к людям, пусть слабым и грешным, сильнее обиды. Откроется свет и истина Ионе – совершится чудо – Иона вновь возвращается на корабль, чтобы продолжить свой путь к родным и внучке. Только после исполнения своего подвига возможной становится эта встреча.
Ненависть и зависть определяет движение сюжета сказки «Даниил во львином рву». но слаб характером. Так, царь Дарий оказывается в плену собственных чувств: поддается на лесть хитрых вельмож и, как следствие этого, новый указ о поклонении только царю. Позднее вынужден сам подчиниться своему указу и пойти против своего сердца: подвергнуть страшному наказанию своего любимца пророка Даниила.
Традиционная вечерняя молитва юноши как раз демонстрирует бессмысленность и ложность нового царского указа. Любовь и преклонение перед Богом не исключает любви и преклонения перед царем для Даниила. Но за нарушение указа царь «скрепя сердце должен был своему же указу подчиниться»: отдать пророка голодным хищным львам.
Уготованное страшное наказание юный Даниил принимает спокойно, уверенно, и, как ни странно, с радостью. Оно и оборачивается удовольствием, радостью, игрой. У главного героя есть какая-то изначальная уверенность в своей правоте, отсутствие страха и радость приятия.
Встреча во львином рву оборачивается удивительным образом, скорее, для хищников, чем для человека. Удивительным становится бесстрашие человека и понимание им звериной речи. Как выяснится, Даниил наделен даром понимать природу и все живое: «о чем шепчутся деревья, что говорят, перекликаясь в саду, птицы» [5, 469]. Если взрослые львы сразу оценили бесстрашие и доброту, то львята инстинктивно, «шкурой» почувствовали неисчерпаемый запас любви этого человека: «Впервые пальцы человека коснулись головы львенка, и показалось ему, что не человек пощекотал его за ухом, а язык матери, теплый и ласковый» [5, 469]. Затеянная им игра с львятами приносит удовольствием всем. Сам герой молод, юн. С удовольствием играет с львятами, которые ведут себя, как дети, мурлычут и ласкаются, как котята, а не сильные и опасные хищники.
Богу. Ров оборачивается адом для грешников.
Итак, можно заменить различные принципы организации повествования, внутренней структуры сказок при общности тем и героев. Сказки распадаются на две неравные группы. В первых трех сказках расширяются границы, они становятся объемными за счет пересечения, включения нескольких художественных миров: во-первых, как главное, основное содержание – сама библейская сказка; во-вторых, условная ситуация слушания / чтения сказки ребенку: постоянные обращения к нему внутри сказки, риторические вопросы, на которые тут же следует ответ; в-третьих, библейские тексты, т. е. сама Библия.
Сказки о праведнике Ионе и пророке Данииле строятся несколько иначе. Последние две сказки, вероятно, предполагают и возрастные изменения адресата. Повествование теряет характерные для первых сказок частые обращения к ребенку, образ сказочника не выделен так явно, хотя и сохраняется интонация рассказывания. Внутренний мир сказок един, ничто не нарушает повествования. Одним из героев этих сказок становится сам Господь Бог: активный участник в первой и косвенный виновник наказания главного героя во второй сказке.
нормы жизни и ее утверждения (Моисей); ложного пути и возвращения на истинный путь (Иона).
Можно выделить некоторые особенности финалов библейских сказок Саши Черного: происходит расширение границ сказки, выход в иной художественный мир; завершенность сюжета и открытость в будущее одновременно. Так, возникают новые отношения за пределами текста в сказке о Моисее; происходит выход в сказку, рассказываемую Елисеем; в библейскую историю о грехопадении в 3-ей; ожидается встреча с внучкой праведника Ионы, намечен и страшный конец лукавых вельмож в истории Даниила. В финале сказок происходит восстановление справедливости, равновесия, гармонии, обретения матери, друзей, радости, любви.
[103] Карпов В. А. Проза Саши Черного в детском чтении // Начальная школа плюс До и После. – 2005. – №4. – С. 31-32.