2.1.2. Хронотоп «Детского острова»
При такой постановке проблемы возможно несколько пониманий заявленной темы. Во-первых, широкое метафорическое понимание творчества Саши Черного для детей в целом, и для этого есть все основания, а во-вторых, более узкое – по отношению к поэтическому сборнику «Детский остров», об этом и пойдет речь. Обратимся к прямому значению слова «остров» – это суша, окруженная со всех сторон водой, т. е. это некое изолированное пространство. Подчеркнутая изолированность, замкнутость детского острова Саши Черного усиливается появлением во втором стихотворении образа Робинзона Крузо, о котором читает герой «Приготовишки».
Этот художественный образ знаковый для творчества поэта. Наверное, впервые образ Робинзона появляется в эмиграции: «Прекрасный жребий Робинзона / Лишь Робинзон не понимал…» [2, 134] – из стихотворения «Эмигрантское», представляющее мечты о новой жизни, если бы «Немного денег завелось», тогда практически почти первое озвученное желание – купить пустынный уголок, куда единственным другом допускается пес. Кроме этого, в своих комментариях А. С. Иванов также пишет об анонсе пьесы Саши Черного «Возвращение Робинзона», правда, так не появившейся в печати [79]. С Робинзонами сравнивает себя и маленькую девочку лирический герой стихотворения «Мой роман».
Но если пребывание Робинзона Крузо на острове вынужденное, то Саша Черный оказывается на детском острове добровольно. В первых откликах на книгу авторы рецензий писали, что поэт спрятался на детском острове [80], отдохнул «от тех общих и страшных мыслей, для которых не подыщешь нужного слова, потому что трудно соперничать в силе и выразительности с войной, голодом и мором» [81]. Многие современные исследователи указывают на «Детский остров» Саши Черного как остров спасения для поэта, оказавшегося в эмиграции. Например, Л. А. Спиридонова: «Поэт спрятался на этот остров от суровой действительности» [82]; Е. О. Путилова: «Остров, конечно, намного шире комнаты, даже дома, даже города. Но остров тоже ограничен в пространстве и отделен от материка. Для Саши Черного этот остров, свободный для детской справедливой жизни и детской фантазии, оставался пока еще плодом доброго вымысла, сказочной утопии» [83]. Или у В. А. Карпова читаем: «Действительно, мир детства был для писателя тем утопическим островом идеальной любви, веселья и покоя, куда ему хотелось сбежать от пошлости современной ему жизни и тягостных воспоминаний о прошлом» [84]. Поэтому не случайно на детском острове Саши Черного царят идиллия и гармония.
Изолирован ли он от мира взрослых? Нет, взрослые неотъемлемая часть детского мира, но именно детского, они представлены только по отношению к ребенку: это его родные и близкие люди. Чаще всего, конечно, названа мама, именно для нее предназначено лучшее место на цирковом представлении и самый дешевый билет. Мамины интонации мелькают в словах девочки, обращенных к игрушкам в стихотворении «Про Катюшу», домашними делами занимается мама в стихотворении «Снежная баба», к ней обращены забавные вопросы ребенка («Приставалка»).
Но обычно рядом с ребенком нет взрослого. Чаще всего ребенок показан вне или без взрослых людей, наедине с самим собой, но все равно он никогда не бывает одинок. Он редко испытывает страх, одиночество, потому что рядом с ним животное – пес Барбос или преданный Арапка, а также – игрушка, живая для ребенка. Для детей характерен подобный анимизм. Игрушка занимает особое место в мире детства. Она предмет внимания, любви, заботы, душевной теплоты. Это взаимный процесс, происходит взаимообогащение: ребенок наделяет игрушку живой душой, но и игрушка одухотворяет ребенка, наделяя его чувствами, эмоциями, переживаниями.
Действие первого стихотворения сборника происходит в раю, но воспоминания апостола Фомы о своем детстве перекидывают мостик на землю. Именно на земле, и не просто на земле, а на детском острове детям лучше, чем ангелятам в раю, так утверждает Саша Черный. Заявленная вначале вертикаль от небесного рая к земной жизни проявится еще не однажды, за детским островом наблюдают райские жители. Ведь ангелы – это посредники между земной жизнью и небесной, людьми и Богом, а также защитники и покровители людей, в данном случае – детей. Таким образом, жизнь на детском острове разворачивается в присутствии неба. В связи с этим можно обратить внимание и на другие значения слова «остров», например: «Остров – это образ первозданной суши, возникший из глубин мирового океана. С этим его статусом связывается последующее восприятие острова как райской земли» [85]. В мифах разных народов он связан с блаженством, образом земного рая, золотым веком. «Остров также становится символом спасения, убежища. Если рассматривать море в качестве образа материи, хаоса, то остров, будучи противопоставленный ему, выступает как средоточие духа, центр» [86].
Весь поэтический сборник Саши Черного (в первую очередь его первый раздел «Веселые глазки») пронизан архитипическими и символическими образами, подтверждающими подобное представление о его поэтическом детском острове. Сразу оговорим, что благодаря современным словарям символов появляется возможность рассмотрения различных пластов текста и прокомментировать фольклорные, библейские и мифологические образы.
Детский остров не имеет конкретных и определенных границ, возникает ощущение простора: можно бегать, прыгать, кататься, мчаться, кричать. Можно дать выход своей энергии, нет сдерживающих границ в виде заборов, запретов, которые были бы озвучены в стихотворениях. Все на детском острове предназначено для ребенка.
В книге обозначено несколько пространственных объектов, это природные: поле, лес, огород, сад, из водных названы и река, и озеро, но чаще упоминается пруд. Однажды мелькнет город («Трубочист»), упоминается зоопарк во втором разделе «Зверюшки», но все-таки это деревенское пространство. Дом лишен «этажности», из него сразу можно выбежать в сад, в поле, в огород; дом отапливается печкой («Катюша», «Зимой всего веселей»). Показательны в этом плане сельские иллюстрации Бориса Григорьева к берлинскому изданию книги.
По различным разбросанным деталям, действительно, легко представить себе картину с деревенскими домиками, садами и огородами. Большие поля, а за полями через дубняк и березняк виднеется пруд, за ним лес, который, по-видимому, окружает деревню. Где-то за лесом проходит железная дорога, поскольку на детский остров доносятся ее звуки: шум проходящего поезда: «Из-за леса паровоз гудит в гудок» («Перед ужином»). На самом детском острове поезд мелькнет лишь раз, но только в виде детской игры, забавы («Поезд»).
Все привлекает внимание ребенка, и все становится местом игр и развлечений. Традиционно архетип леса некой тайной. Для ребенка лес привлекателен и безопасен, здесь можно разжечь костер, любоваться цветами, собирать грибы, понаблюдать за муравьями, погонять белку с сосны на сосну («Костер», «Иммотрели», «Зимою всего веселей»).
Пруд – место купания и ловли рыбы – летом, катания на коньках и санках – зимой. Появляется не река, традиционно понимаемая как некая граница, переход через которую связан с проникновением в иной мир. И не озеро, способное хранить сверхъестественные миры, населенные фантастическими существами [87]. Пруд не является подобной границей между мирами и лишен подобно озеру таинственной глубины. Он менее значителен («Пруд синеет круглой чашкой») и имеет одну границу – зеркальную гладь поверхности, преодолевая которую человек одновременно попадает в водную стихию и соприкасается с небесной, ведь зеркальная гладь пруда отражает небо. Вода как первооснова мира, источник жизни, несет исцеление, очищение и обновление, с ней связана живая и мертвая вода в сказках, обряд крещения в христианстве. Отражение неба в воде – знак присутствие божественного, и сопричастность ребенка высшему миру даже здесь, на земле.
Дом для ребенка – это не просто место повседневной жизни, где спят, едят, разговаривают. Это место, которое легко превращается в игровую площадку и тогда в комнате появляется поезд, стираются детские вещи, устраивается цирковое представление или находится потерянная игрушка. Дом – максимально защищающее пространство, где каждый чувствует себя покойно и безопасно. Не случайно герой стихотворения «Приготовишка», вернувшийся из школы домой:
Схватит хлеба толстый ком,
Сбросит пояс с блузы
–
–
«Сбросит пояс», пояс – образ защиты, не нужной дома, в своем пространстве. Но дом на детском острове не находится в традиционной оппозиции: «свой – чужой», «безопасный – опасный», ребенок изначально защищен на детском острове, поэтому и вне дома он находится в «своем» пространстве, где ему интересно, весело и спокойно. Можно вспомнить героев стихотворения «Перед ужином»:
Всех нас бабушка прогнала из избы…
Мы рябинками в избе стреляли в цель,
Что ж… На улице еще нам веселей… [5, 13].
В саду летом прыгает мальчик Боб, лепит зимой снежную бабу Гриша. Сад – традиционный образ идеального мира, гармонии, рая. В райском саду играют в «пирамиду» животные из библейской сказки Саши Черного «Первый грех», некоторые из них появляются также и на «Детском острове», например, в разделе «Зверюшки». Так, в сказке, взбираясь друг на друга, играют: слон, тигр, горилла, медведь, пантера, рысь, мартышка, белка, крыса и мышь, – наблюдают за ними кролики. В «Зверюшках» также присутствуют некоторые сказочные библейские животные: часто мелькает мышь, упоминаются белые кролики, слон вступает в диалог с ребенком, грустит в зоопарке мартышка. Земной мир для них, к сожалению, лишен райской идиллии, животные вынуждены томиться в клетках, как в плену. Несмотря на это, животным, страдающим в неволе, не всегда стоит доверять («Крокодил»). А тема запретного плода комически развивается в стихотворении «Загадка», в котором местная птичья живность пытается разрешить для себя трудный вопрос: куда пропало яблоко, недоступное на ветке и, наконец, упавшее на землю, затем таинственным образом исчезнувшее.
Поле радует лиловым цветом картофеля («Летом») или на нем мелькают синие васильки («Зимою всего веселей»). Перед нами взгляд ребенка на мир, отмечающий в первую очередь красоту цветов – будь то васильки или картофель. Синие цветы васильков – частичка неба на земле. А лиловые дорожки рая из первого стихотворения («По лиловым дорожкам гуляют газели») отражаются в цветущем картофельном поле («Там картофельное поле // Все лиловеньким цветет»). Вновь возникает параллель небесного рая и земной жизни, поэт создает свой детский остров как некую проекцию рая, где ребенок абсолютно защищен, счастлив, находится в гармонии с миром природы.
Мелькает указание и на школу«В раю», «Приготовишка», но главные события для ребенка вне ее стен. В классе герой Саши Черного тоже занят чем угодно, только не учебой:
А потом я учился там в школе, –
Все качались и пели, – мне было смешно,
И учитель, сердясь, прогонял меня в поле. («В раю»).
В классе он сидит сычом
«Приготовишка»).
Да и школа может быть место веселья и игр:
В переменку он, как тигр,
Бьется с целым классом.
Он зачинщик всяких игр,
«Приготовишка»),
И все-таки школа отсутствует и по той причине, что герои стихотворений Саши Черного дошкольники. Если присутствует упоминание о возрасте, то чаще всего звучит от трех до пяти лет:
Я все-таки должен сказать,
Что Лизе – три с половиною года…
«Мой роман»)
Пришел к своей принцессе, –
Ей только пятый год. («Маленькому другу»).
Хотя в рассказах дети подрастают, но все равно остаются пока в счастливой поре дошкольного возраста: шесть лет герою рассказа «Патентованная краска» русскому мальчику Диме, шестилетний тихий гномик девочка Нина из рассказа «Пасхальный визит».
Преобладает летнее время года, когда большая часть детских игр и развлечений связана с улицей. Зима лишь однажды появляется в образе холодной, снежной природы, необходимой для создания контраста тепла, уюта, защищенности дома в стихотворении «Про Катюшу». Уже в другом стихотворении это время зимних детских забав: Гриша лепит Снежную бабу, дети катаются на санках и коньках: «Волк», «На коньках». Время фиксируется, оно дано не в развитии, перед нами мозаичные поэтические картинки, а не развернутое эпическое полотно.
«На вербе», «Иммортели», «Летом», «Зимой всего веселей», наполненные архетипическими образами, они дополняют представление читателя о детском острове и создают особую эмоциональную атмосферу радости, умиротворения, гармонии.
Первые строки стихотворение «На вербе» о весеннем небе и ярком солнце:
Солнце брызжет, солнце греет.
– василек.
Сквозь березки тихо веет
Теплый ветерок.
странно связаны со второй строфой:
А внизу все будки, будки
Если первые строки о солнце и небе соответствуют оппозиции «верх – низ», то березки вроде бы уже принадлежат земному пространству. Почему слово «внизу» появляется лишь во второй строфе? Возможно, перед нами вновь иное пространство. Собственно, пейзаж как изображение природы ограничен первой строфой, далее – описание праздничных картин. Перед нами вновь образ, знак идеального мира. В поэтическом сборнике, как мы уже отмечали, прослеживается соотнесенность с раем.
Образ неба, солнечного, голубого, точнее, василькового – по определению Саши Черного, появится также и в других стихотворениях («Снежная баба», «Летом»). «Васильковость» как раз подчеркивает яркость, сочность цвета. Именно такие яркие, сочные краски присутствуют в описании детского острова, даже день имеет свой цвет – румяный – одно из любимых определений поэта. Правда, обычно оно звучит по отношению к ребенку, розовый, румяный цвет лица – это молодость, свежесть, здоровье, часто присутствует румянец на щеках у разгоряченного игрой ребенка. Румяный день, окрашенный алыми лучами восходящего солнца, подобно ребенку, весел, беззаботен, игрив.
«брызжет», «блещет». Солнце обычно рассматривают как жизненную силу, божественную энергию, вечную молодость, истину [88]. Ветер также «считается созидательной стихией в силу своей связи с жизнетворящим дыханием, духом; в еврейском языке слово ruah означает одновременно «дыхание» и «дух»» <…> Ветер может выступать как знак присутствия божества» [89], а в некоторых местах верили, «что тихий ветерок возникает от дуновения ангелов» [90]. Береза – священное дерево; «некоторые данные свидетельствуют о том, что она отождествлялась с мировым дерево» [91]. Мировое дерево или дерево жизни – мифологический сакральный образ, находящийся в раю, как центр мироздания, Божественной гармонии, космоса [92]. Далее будут упоминаться рябина, дуб, ива («Летом»), сосна, ель («Перед ужином», «Про Катюшу», «Иммортели», «Зимою всего веселей») – также имеющие сакральное значение.
Посвященное Вербному воскресению, стихотворение «На вербе» создает образ праздника: присутствуют яркие краски, слышатся громкие звуки, раздается смех. На ярмарке каких интересных и удивительных вещей только нет для ребенка. Здесь куклы, баранки, чижики, цветы, золотые рыбки, игрушки, шары, угощения. Как пишет А. С. Иванов: «вокруг столько ликующе веселого, неизведанного, заманчиво <…> буйная языческая радость, простодушное ожидание чудесных подарков и развлечений и вообще чего-то хорошего» [93]. Таким видит и воспринимает мир ребенок.
Стихотворение «Летом» также фокусирует в себе множество архетипических образов, о которых говорилось выше. Оно передает ощущение простора, воздуха; гармонии в природе и в душе человека («Благодать…») – приятие мира во всей его полноте. Летний пейзаж, кажущийся на первый взгляд статичной картиной, наполнен движением, жизнью, у рябинки свои особые отношения с ветром («Вечно с ветром не в ладу»), тропинка бежит «Облака плывут куда-то», «Солнце брызнуло полоской, Тени , словно дым» [5, 17]. Студеный пруд становится притягательным для всех: выплыла утка с утятами, купаются мальчишки, к ним бросается в воду и лирический герой:
Солнце брызнуло полоской.
Тени вьются, словно дым.
Эх, разденусь за березкой,
– и к ним! [5, 17].
Стихотворение «Иммортели» строится на создании 2-х контрастных картин, объединенных образом солнечных цветов бессмертника. Летняя картина рисуется яркими красками: лимонный цвет иммортелей, синий мох, красные шляпки мухоморов и яркие бутоны роз, которые оказываются поставлены рядом: розы и поганки, но они ведь «Из садов того же Бога». Мир наполнен звуками, запахами, живыми существами: жуки и мошки, «Муравьи бегут из щелей», даже сами цветы почти живые: «Словно желтый тихий птенчик» [5, 18]. Зимняя картина традиционно связанна с увяданием, гибелью всего живого, но остается светлой и радостной. На окнах появляются белые пальмовые рощи, а горсть солнечных цветов бессмертника и зимой сохраняет радость летнего дня и напоминает солнце, «Лес и летние проказы».
детское восприятие, хотя представлено две точки зрения: ребенка на мир и взрослого на ребенка. Взгляд взрослого – это любящий, нежный и трогательный авторский взгляд на своих героев. Сентиментальные чувства растроганности и умиления пронизывают весь поэтический сборник. Это принципиальная позиция поэта, можно сравнить и увидеть, как иронизирует он над сентиментальными чувствами во взрослом творчестве.
преодолением препятствий, тогда, как для ребенка его детский остров, точнее, само детство, время освоения мира – веселая, интересная и увлекательная игра. Ребенок на его детском острове безмерно счастлив, неслучайно название первого раздела «Веселые глазки». В этом мире самые большие страхи связаны с петухом («Плакса»), или с лягушкой, которая пока таинственный и непонятный зверь для маленького ребенка, открывающего мир («Храбрецы»), а испугавший зимним вечером ватагу ребят волк оказывается деревенским Барбосом («Волк»); да и прополка огорода приносит радость детям и тоже становится игрой («В огороде»).
Почему такая идиллия царит на детском острове, почему ребенок в мире Саши Черного принципиально счастлив? Ответов подобрать, наверное, можно много. Не только потому, что поэт проецирует на детский остров божественный рай. Неоднократно также высказывалась мысль об отсутствии собственного безоблачного детства поэта, в противовес которому и создается образ счастливого детства на поэтическом острове. Или о желании спрятаться от жизненных неурядиц окружающей его действительности и на контрасте с миром боли и страданий создается мир света и радости. Или нереализованности в жизни отцовского чувства. Возможно, его поэтическое слово определяла любовь к маленьким человечкам, трогательное, нежное чувство, которое сквозит в каждом его произведение и которое позволяет видеть, чувствовать, понимать ребенка, находить с ним контакт, вызывать доверие и привязанность со стороны детей. Интересно в этом плане наблюдение Ксении Куприной, дочери писателя, высказанное о Саше Черном: «Когда он смотрел на детей или на цветок, его лицо становилось необычайно светлым…» [94].
Последнее замечание: в воспоминаниях Л. Врангель о жизни русской колонии в Ла-Фавьере упоминаются слова поэта: он «любил сидеть на скамеечке своего садика и говорил, что ему кажется, что он живет на острове Таити – так великолепно расстилалась перед ним долина своей зеленью и пальмами» [95], – на этих словах самого поэта невольно замкнулась тема острова. А самое главное – в своей новой жизни он обрел тех, кто составлял для него смысл бытия – детей: Л. Врангель пишет: «Саша Черный, известный поэт и беллетрист, был душой нашего общества, особенно наших детей, которые любили его и которых любил и он и им отдавал свои лучшие досуги. По вечерам, особенно, когда море поблескивало отблесками луны, на затихшем пляже собирались все дети около Саши Черного, жгли костры, жарили шашлыки, приправленные неиссякаемыми остроумными и художественными песенками и рассказами Саши Черного; дети вторили ему и пели смешные, веселые его песенки» [96]. Возможно, в последние годы жизни Саша Черный приблизился к тому, к чему стремился в своих произведениях, – к морю, солнцу, покою, общению с маленькими человечками, ощущению радости бытия.
Примечания
[79] Иванов А. С. Комментарий //Собр. соч.: В 5 т. – Т. 5: Детский остров / Сост., подгот. текста и коммент. А. С. Иванова. – М.: Эллис Лак, 2007. – С. 550.
«Детский остров». Изд-во «Слово», Берлин, 1920 // Русская книга. – Берлин. – 1921. – №2. – С. 10.
[81] Н. В. Саша Черный. Детский остров. С рисунками Бориса Григорьева. Изд. «Слово», Берлин, 1921 // Руль. – Берлин. – 1920. – 26 декабря.
[82] Спиридонова Л. А. «Смех – волшебный алкоголь». А. Черный // Л. Спиридонова. Бессмертие смеха. Комическое в литературе русского зарубежья. – М.: «Наследие», 1999. – С. 176.
[83] Путилова Е. Русская поэзия детям // Русская поэзия детям / Вступ. ст., составление, подгот. текста, биограф. справка и примеч. Е. О. Путиловой. – Л.: Советский писатель, 1989. – С. 46.
[84] Карпов В. А. Проза Саши Черного в детском чтении // Начальная школа плюс До и После. – 2005. – №4. – С. 30.
– Мн.: Харвест, 2004. – С. 296.
[86] Словарь символов и знаков / Автор-состав. Н. Н. Рогалевич. – С. 297.
[87] Вовк О. В. Энциклопедия знаков и символов. – М.: Вече, 2006. – С. 185.
[88] Вовк О. В. Энциклопедия знаков и символов. – М.: Вече, 2006. – С. 60.
[89] Словарь символов и знаков / Автор-состав. Н. Н. Рогалевич. – Мн.: Харвест, 2004. – С. 38-39.
– М.: АСТ: Астрель, 2001. – C. 167.
[91] Словарь символов и знаков / Автор-состав. Н. Н. Рогалевич. – С. 21. См. об этом также: Шапарова Н. С. Краткая энциклопедия славянской мифологии. – С. 69 – 72; Вовк О. В. Энциклопедия знаков и символов. – С. 125.
[92] Энциклопедия. Символы, знаки, Эмблемы / Авт. -сост. В. Андреева. – М.: ООО «Изд-во Астрель», «ООО Изд-во АСТ», 2004. – С. 143.
[93] Иванов А. С. Волшебник // Черный Саша. Собр. соч.: В 5 т. – Т. 5: Детский остров / Сост., подгот. текста и коммент. А. С. Иванова. – М.: Эллис Лак, 2007. – С. 530.
[94] Куприна К. А. Куприн – мой отец. – М.: Худож. литер., 1979. – С. 213.
– Париж. – 1954. – № 34. – С. 151.
[96] Врангель Л. Ла-Фавьер. – С. 151.