Раздел II. Поэзии и проза для детей
2.1. Поэтический сборник «Детский остров» (Берлин, 1921)
2.1.1. Автор и его герои на «Детском острове»
Поэтический сборник «Детский остров» с иллюстрациями Бориса Григорьева опубликован, по-видимому, в 1920 г. в Берлине, хотя в книге местом издания указан Данциг и 1921 год. Подробнее о публикации и всех перипетиях, с ней связанных, в своих комментариях пишет А. С. Иванов со ссылкой на книгу И. В. Гессена «Годы изгнания. Жизненный отчет» (Париж, 1979), в которой рассказывается о несостоявшейся попытке открыть филиал берлинского издательства в Данциге. Первая рецензия на «Детский остров» появилась еще в декабре 1920 года [65]. Русское издание (М. – Л., 1928 г.) содержит лишь небольшую подборку стихотворений из сборника (19) без деления на какие-либо разделы.
Поэтический сборник «Детский остров» состоит из своеобразного поэтического предисловия – стихотворения-обращения «Детям» и трех разделов: «Веселые глазки», «Зверюшки» и «Песенки». И. Г. Минералова таким образом рассматривает составляющие его разделы: «Райский остров населен детьми. Какими? Об этом первый цикл. Кого они любят и кого себе напоминают? – второй цикл. О чем мечтают и без чего не могут жить? – цикл третий» [66].
Открывает «Детский остров» стихотворение «Детям», которое представляет собой своеобразное поэтическое предисловие, знакомящее с автором, оно и задает главную тональность всего поэтического сборника – мягкий юмор и добрую иронию. Стихотворение «Детям» написано от имени поэта, постоянно поддерживается ощущение непосредственного разговора с ребенка. Хотя внутри самого стихотворения происходит выпадение из прямого общения, из хронотопа разговора, для создания образа детского поэта за счет отстранения от самого себя, поэт смотрит на себя со стороны и подмечает те необычные черты, которые могут заинтересовать, поразить и привлечь ребенка. Это не просто знакомство, но и представление детского поэта, который может быть и должен быть интересен и близок ребенку. Он предстает необычным существом, не похожим на других взрослых:
Уж давным-давно пропели петухи…
А поэт еще в постели.
Днем шагает он без цели,
Ночью пишет все стихи [5, 7].
Какой же он? Характеристика поэта, следующая затем, легко соотносима с ребенком, он такой же беззаботный, беспечный, веселый, озорной и любопытный, как ребенок и как… Барбос:
Беззаботный и беспечный, как Барбос,
Весел он под каждым кровом,
И играет звонким словом,
И во все сует свой нос [5, 7].
Сравнение с Барбосом возникает не случайно. Собака – одна из самых близких, верных и преданных существ. Она постоянно присутствует рядом с ребенком и прочно обосновалась в мире и жизни Саша Черного, не только как писателя и поэта, но и как человека.
В стихотворении возникает оппозиция: взрослый – ребенок, обозначается место поэта в мире детей: «Он хоть взрослый, но совсем такой, как вы»: и любит то же, что и дети, и ведет себя, как ребенок. Он большой ребенок в мире взрослых и свой среди детей. Мало этого, у него тоже есть свои игры и игрушки. Поэт не просто пишет стихи, он «играет звонким словом», как ребенок играет с игрушками. Игра здесь приравнивается к поэзии, творчеству, этим нисколько не снижая вдохновения и таланта поэта. Игра в жизни ребенка, по наблюдениям психологов, дело серьезное [67], составляющее содержание и смысл всего периода детства, тогда, наоборот, подчеркивается значимость поэзии, творчества в жизни поэта, составляющих смысл его жизни. Необычны и его друзья, например, белоснежный, резвый конь Пегас. Появление мифологического коня вполне оправдано: ведь это символ поэтического вдохновения [68], а для любого ребенка конь – одно из притягательных животных. Даже зовут его, как ребенка – Саша, а не Александр. Интересно в этом плане замечание А. С. Иванова о том, что в эмиграции Саша Черный изменил свой псевдоним для взрослого читателя на А. Черный, оставив «Сашу» для детского творчества [69].
«Детский остров», как замечает В. Приходько, образ веселый и грустный одновременно [70], плотно заселенный игрушками и зверюшками, детьми и любящими их взрослыми. Грустный, потому что взрослый в этом мире тоскует по безвозвратно ушедшему детству и по-доброму завидует детям.
В центре нашего внимания – первый раздел «Веселые глазки», именно он способствует созданию образа детства у Саши Черного и мира «Детского острова», тогда как второй и третий поэтические разделы расширяют, дополняют, но мало что меняют в восприятии и сознании читателя.
Первое стихотворение, открывающее раздел – «В раю», четко обозначает позиции взрослого и ребенка, их взаимоотношения и место ребенка в поэтическом мире Саши Черного. Главные герои этого стихотворения: апостол Фома и ангелята. Все легко соотносимо: ангелята и внучата, апостол Фома «с бородою по грудь» и обращение к нему: «дедушка», но борода и знак мудрости, поэтому вызывает абсолютное доверие. В стихотворении представлено три точки зрения. Первая поэта-повествователя, рисующего сценку разговора апостола и ангелят, находящегося над поэтическим миром, объемлющего своих героев. Но стихотворение представляет и мировосприятие героев: вторым рассказчиком становится апостол Фома. Вместе с ним в стихотворение входит небольшая зарисовка из детства, состоящая их нескольких разрозненных картин.
Был я мальчик румяный, веселый, как чижик…
По канавам пускал корабли из коры.
Со стены ребятишки кричали мне: «Рыжик!»
Я был рыжий – и бил их, и гнал их с горы.
Прибегал я домой весь в грязи, босоножкой,
Мать смеялась и терла мочалкой меня.
Я пищал, а потом угостившись лепешкой,
Засыпал до румяного нового дня [5, 9].
Взгляд с возрастной дистанции явно идеализирует собственное детство, внося ностальгическую ноту. Третья – райскую жизнь, знакомую, понятную, привычную им, и создающие в своем воображении детский период жизни человека по воспоминаниям апостола Фомы.
В финале происходит совпадение всех точек зрения, фокусировка в последней фразе, к которой присоединяются все: «Хорошо быть детьми…». Это не просто утверждение ангелят, именно так воспринимает свое детство апостол Фома и к такому пониманию присоединяется сам поэт. Не случайно поэт заканчивает все стихотворение именно этой фразой апостола, не внося каких-либо дополнений, тогда, как начало стихотворения принадлежит ему.
Пространство стихотворения развернуто по вертикали и устремлено ввысь, в рай, который топографически также обозначен: лиловые дорожки, по которым гуляют газели; под тенистой смоковницей садятся в кружок ангелята с апостолом Фомой. Но в его детских воспоминаниях возникает земная жизнь, которая в противовес обычным представлениям оказывается вдруг интереснее, заманчивее райской жизни:
«А потом?» - «А потом я учился там в школе, –
Все качались и пели, – мне было смешно,
И учитель, сердясь, прогонял меня в поле.
Он мне слово, я – два, – и скорей за окно…
В поле я у ручья забирался под мостик,
Рыбок горстью ловил, сразу штук по семи.
Ангелята спросили: «За хвостик?» – «За хвостик».
Ангелята вздохнули: «Хорошо быть детьми».
Теплые семейные отношения царят в раю. Божественный небесный сад, где должны так же царить гармония и счастье, оказывается недостаточно счастливым для его вечных обитателей. Ангелятам недоступны простые земные радости ребенка: кораблики из коры, драка с ребятами, пререкание с учителем, ловля рыбок в ручье – о чем с улыбкой вспоминает апостол. Здесь и намек на рыбную ловлю апостола Фомы до его присоединения к Христу и следования за Ним, и увлечение, как и любого ребенка, всяким мелким живым существом.
Отсюда тоска ангелят по несбыточному и легкая грусть апостола по ушедшему. Так возникает двойная тональность: пересекаются веселье и грусть, любовь и добрая зависть к детям, переживающим счастливую пору детства. Поэтому общая тональность светлая. Последнее утверждение здесь: «Хорошо быть детьми…» дано как констатация факта, причем бесспорного, высказанного «небожителями», и постоянно подтверждающегося всем поэтическим сборником.
В «Приготовишке», следующем за стихотворением «В раю», создается автобиографический образ, который неоднократно появится в творчестве Саши Черного, например, в «Несерьезных рассказах» [71], или описание героя из «Невероятной истории»: «Мужчина этак лет восьми, румяный, с веселыми торчащими ушами… За спиной висел чудовищный ранец из волосатой и пегой коровьей шкуры. В ранце тарахтел пенал, горсть грецких орехов, литой черный мяч, арифметика и Закон Божий. В руке – надкусанное яблоко» [4, 246]. А вот начало стихотворения «Приготовишка»:
Длиннохвостая шинель.
На щеках румянец.
За щекою карамель,
За спиною – ранец.
И далее:
Головенка куличом.
А в карманах – целый склад:
Мох, пирог с грибами,
Перья, ножик, мармелад,
Баночка с клопами [5, 9-10].
Наблюдается некая двойственность образа: с одной стороны, образ приготовишки создает поэт (взрослый человек), наблюдающий за ним со стороны. С другой стороны, как уже не раз отмечалось, это автобиографический образ поэта – ребенка.
Переход и проникновение в детский мир происходит быстро и незаметно для читателя или слушателя и опирается на несколько моментов. Первое – образ поэта из стихотворения «Детям»: беззаботный и беспечный, близкий по мировосприятию детям, затем: мудрый дедушка – апостол Фома, вспоминающий свое детство, при этом возникает образ озорного, смешного, задиристого мальчишки и образ веселого и счастливого детства, о котором с тоской вспоминается даже в раю. Далее рисуется образ приготовишки, во многом близкий образу из воспоминаний апостола: пухленький, с румянцем на щеках мальчишка, задира и заводила, смешной своей серьезностью, надменностью по отношению к сестренке – девчонке. Так, Саша Черный предстает сначала как поэт, это взрослый человек, но близкий любому ребенку, а в «Приготовишке» он уже сам ребенок.
Все, переход осуществился, и мы не заметили, как взрослый превратился в ребенка, а мы вместе с ним оказались на «Детском острове» Саши Черного среди его героев, воспринимаем их с позиции поэта и видим мир детскими глазами. Как пишет Е. О. Путилова о Саше Черном: «Поэт, которому для встречи с детством не надо было преодолевать никаких дистанций» [72]. В первых рецензиях отмечалась именно эта детскость поэта: «Поглядите, он и смеется совсем как ребенок, улыбка у него ребячья, и плачет как ребенок, крупными блестящими слезами, похожими на стеклянные бусы» [73], «большой поэт с душой ребенка» [74], «сам стал ребенком, ребенком, который и прост, и ясен, и не умеет еще болеть взрослыми болями» [75]. Именно таким вспоминают его близкие и знакомые: «всегда ласковый и нежный, до седых волос сохранивший в душе необыкновенную чистоту и свежесть большого, доброго ребенка!..» [76]; «Детская душа оставалась в нем всегда» [77].
детских забав.
В следующих двух стихотворения разведены взрослый и ребенок, но в «Костре» есть общая игра, где взрослый оказывается причастен к детскому миру и вовлечен в игру. А стихотворение «Трубочист» написано уже от лица ребенка, размышляющего над таким странным явлением, как трубочист. Представлены рассуждения ребенка, подбадривающего и успокаивающего самого себя: «Он совсем, совсем не страшный» [5, 12]. Трубочист также оказывается причастен детскому миру:
У него есть сын и дочка, –
Оба беленькие, да.
Утром спят они всегда
А главное – он добрый и любит зверюшек: «Он на завтрак взял печенку. / Угостил одну кощёнку, / Ну – а та сболтнула всем». И теперь бегут «за ним коты гурьбою». Он свой, поэтому и бояться его не стоит, и попрощаться с ним необходимо по-доброму:
Видишь, вот он взял уж шапку.
Улыбнулся… Видишь, да?
–
А к кому обращен его монолог, с кем разговаривает ребенок? – Возможно, с тем же Барбосом.
Главная тема и постоянная ситуация детских стихов в первом разделе – игра ребенка, сам процесс игры лежит в основе поэтического сюжета. У детей свой мир, наполненный игрой, когда веселого, игривого настроения ничто не может испортить, как например, у героев стихотворения «Перед ужином»:
За воротами на лавочке сидим –
Я – большой, а остальные, как грибы.
Всех нас бабушка прогнала из избы…
Мы рябинками в избе стреляли в цель,
Ну а бабушка ощипывала хмель.
… На улице еще нам веселей… [5, 12-13].
На улице находится много интересного: гудок паровоза, щенок под скамейкой, воробьи на бревне, червячок на ладони, конь у забора, блеяние овцы. То, что для взрослого не заслуживает внимания, становится для ребенка целым миром, наполненным своей жизнью. Он способен воспринимать живую природу органичной частью своей жизни. Для него в игру может включаться все: игрушки, животные, стулья, всякий мусор (с точки зрения взрослого), даже сами взрослые, как в стихотворении «Поезд» и «Цирк». А работа может приносить удовольствие и вызывать чувство радости и гордости: «В огороде».
«Поезд» – знакомая и понятная каждому ребенку игра. Здесь есть все атрибуты реального мира: вагоны, пассажиры, кочегар, кондуктор и машинист, билеты и станция, даже звонки к отправлению. Но среди пассажиров: кошки и куклы, вагоны – стулья, билеты – «чурки, да шкурки, Бумажки от конфет», а конечная станция называется «Мартышка». Взрослые тоже включены в эту игру, правда, в качестве «зайцев» – безбилетных пассажиров.
Стулья стоят на месте, но «стулья-вагоны» движутся, мчатся, летят. Стихотворение наполнено шумом поезда, звоном колокола, гомоном пассажиров. Звукоподражательные слова являются составной частью поэтического строя: они дают «разогнаться» поезду в начале пути и «тормозят» движение в конце:
«остановкой» происходит смена ритма, уходит рифма и стихотворение заканчивается, когда заканчивается движение импровизированного поезда.
В «Цирке» настоящее цирковое представление разыгрывается перед зрителями. Как и в реальной жизни есть программа циркового представления, есть оплата за вход, но возможны свои исключения, продиктованные личными отношениями: «… За вход по пять рублей, / А с мамы – две копейки» [5, 18].
Легко можно восстановить порядок и номера выступлений «По Мишкиной программе». Традиционно в начале представления звучит оркестр, а затем: первым номером выступление фокусника Пупса, поедающий чернильную промокашку, правда, без вреда для своего желудка, ведь промокашка тут же выплевывается. Второй номер – английский бокс в исполнении свирепого фокса Куки и еще более свирепой кошки со смешной кличкой – Морковка. Фокс и кошка, по-видимому, добрые друзья в жизни, оказываются противниками на импровизированной цирковой арене. Комичность уже в вечной вражде кошки и собаки, но она усиливается свирепостью маленького фокса и голодной кошки: «Все фоксы мира перед ней, / Как кролики, робели!» [5, 19].
Третьим номером выступает клоун Пик, смешащий зрителей хрюканьем, криком, воем и пением, а также дрыганьем ножки, чей талант был оценен по достоинству: «Король голландский подарил / Ему часы за это». И далее: главный герой и конферансье – рыцарь и силач Му; вальс бандита, который танцует девочка Тото; номер с животными – дядя Гриша представляет алжирского жирафа и заключает представление – акробат. Смешное и забавное представление, как по разворачивающимся событиям, так и по веселой чехарде детей и взрослых, игрушек и животных.
«Про Катюшу», «Бобина лошадка», «Про девочку, которая нашла своего Мишку». Маленькие зарисовки из повседневной жизни ребенка, подмеченные взрослым. Поэт с улыбкой наблюдает за играющими детьми, подчеркивая комичность детской серьезности, наивности, предприимчивости.
Стихотворение «Про Катюшу» начинается с создания контрастных образов: за окном и стенами дома – холодный мир, где неуютно и тоскливо даже волкам, а в доме – тепло и уютно, горит огонь в печи. В комнате играет девочка, укладывая спать свои игрушки. У каждой игрушке есть некая ущербность:
Катя – Катенька – Катюшка
Куклу безволосую,
Собачку безносую,
Лошадку безногую
И коровку безрогую … [5, 14].
В старый мамин чулок
С дыркой,
Чтоб можно было дышать – а дальше:
«Извольте спать!
…» [5, 14].
Роль мамы диктует свое поведение. У ребенка серьезное отношение к игре, отсюда – строгий мамин тон и «взрослое» занятие – стирка, с увлечением и усердием. Смена ритма внутри стихотворения обусловлена сменой изображаемых картин: описание зимнего вечера, перечисление игрушек сменяется действием девочки и вновь описание развешанных вещей сменяется размышлениями девочки. Картинка увидена и подмечена любящим и понимающим взрослым, даже имя героини, точнее имена, те, какие дает близкий и любящий человек. Любование и улыбка в представлении последних размышлений девочки: «Что бы еще предпринять?..», за которыми невозможность для ребенка сидеть на месте без дела, и новое занятие должно сменить завершившееся.
В «Бобиной лошадке» комична как сама ситуация, так и ее развитие: представлена попытка ребенка накормить игрушечную лошадку, а выходом в этой ситуации становятся ножницы:
Распорол брюшко лошадке,
«Не хочешь в рот,
Положу тебе в живот!» [5, 16].
Распоротое брюшко лошадки не означает испорченной, сломанной игрушки, достаточно вспомнить стихотворение «Про Катюшу». Взрослые придумывают свои способы накормить детей, а ребенок – свои. Удивительно сочетание понимания того, что перед ним игрушка, которую можно распороть, и при этом ребенок воспринимает ее как живое существо, им движет желание угостить лошадку. Причем, готов, как с лучшим другом, поделиться самым вкусным, предлагает ведь шоколадку, а не суп или кашу. При этом воспринимает игрушку как капризного ребенка или сложную задачу, не случайно запел от радости и удовольствия, когда получилось справиться, найти выход. Но если игрушечная лошадка может быть наделена чертами живого существа, то и таракашки в мире Саши Черного, несомненно, обладают сознанием:
Подобрались к шоколадке
«Очень сладко!»
Пир горой – и в пять минут
Шоколадке был капут [5, 16].
Так же, как и кошка искренне удивляется увиденному:
Лошадь кушала, старалась,
«Отчего все таракашки
Растолстели, как барашки?» [5, 17].
Накормлена все-таки оказывается не лошадка, но ребенок старался и был увлечен своей заботой, искренне при этом веря, что действительно кормит игрушечного друга.
Вновь перед нами ребенок в общении с игрушкой в стихотворении «Про девочку, которая нашла своего Мишку». Монолог девочки передает все нюансы интонации речи взрослого, обеспокоенного, любящего, заботливого. Комичность создается за счет несоответствия взрослых интонаций и того, кто произносит и к кому обращен этот монолог, соединения в речи взрослых упреков и детских сравнений, взрослый и детских представлений:
Как не стыдно…
Как ты смел удрать без спроса?
<…>
На несчастного Барбоса,
За которым гнался еж… [5, 20].
Хочешь супу? Я не ела –
Все оставила тебе <…>
Самый мой любимый бантик
Повяжу тебе на грудь:
Только ты послушным будь… [5, 21].
Стихотворение «Снежная баба» начинается с описания ярких красок зимнего дня: желтое пятно солнца, белизна падающего снега на фоне василькового неба. Солнечный зимний день оказывается настолько привлекательным для игр и забав, манит на улицу:
– дома, у окошка.
Скучно в комнате играть!
Даже, вон, - лентяйка кошка
С печки в сад ушла гулять [5, 22].
Невозможно усидеть и ребенку дома: «Влез он в валенки и в шубку, / Шапку в руки и айда!». Ребенок испытывает радость и удовольствие от зимней игры. Можно обратить внимание на то, что хотя в стихотворении выделены главными героями всего двое: мальчик Гриша и созданная им Снежная баба, - оно наполнено значительно большим количеством других героев. Среди них и воробьи на улице, и убежавшая ленивая кошка, и мама, занимающаяся домашними делами, и дедушка, чью шапку забирает мальчик, и дворницкая собака Шавка, и … снег. В одном ряду оказываются люди, животные и неживое, например, снежинки: «В васильковом небе вьются / Хороводы снежных мух», пушистый снег, из которого лепит Гриша: «Снег щекочет, снег смешит…». Поэтому и Снежная баба кажется живой. Мороз на улице: «Десять градусов сейчас» [5, 23] – заставляет переживать мальчика за Снежную бабу, мешает ему спать. Гриша находит свой способ помочь замерзающей, с его точки зрения, Бабе: в доме собираются все теплые вещи:
Кофту, дедушкину шапку,
Старый коврик с сундука,
Чью-то юбку из фланели… [5, 23].
«И скорей-скорее в сад…». Мальчик ведет себя и разговаривает с ней, как с любой другой игрушкой, которая для любого ребенка представляется другом. Только, когда Снежная баба одета, укутана, может успокоиться мальчик. Неважно при этом, что
Торопился – перепутал,
Все равно ведь, ей тепло:
Будет юбка на груди,
Или кофта позади… [5, 23].
«Храбрецы», «Плакса», «Волк». Незнакомый, неизведанный мир вызывает страх у ребенка и улыбку у читателя, как, например, над размышлениями маленького Васюка, постигающего окружающий мир: «Ведь лягушки не кусают?». Но вместе со страхом растет и отвага в душе ребенка: «Пусть попробуют… Узнают!». А встреча с петухом может обернуться позорным побегом и слезами, как в стихотворении «Плакса», правда, вызывающими ироническую усмешку мальчишки:
Испугалась пе-ту-ха!
То ли дело быть мальчишкой –
В. В. Зеньковский в своей книге «Психология детства» замечает: «Всякое дитя, когда играет, полно одушевления, полно поэзии» [78]. Отсюда обаяние, нежность, любовь и доброта наполняют поэтический мир Саши Черного, составляют атмосферу «Детского острова». Поэтический и одухотворенный образ ребенка, увлеченного игрой, оказывается в центре детской поэзии Саши Черного. Ребенок на его «Детском острове» безмерно счастлив, неслучайно название первого раздела «Веселые глазки». Можно обратить внимание на то, что в поиске счастливых в своей поэме «Кому в эмиграции жить хорошо» через вереницу встреч поэт приводит своих героев в итоге к младенцу, единственному счастливому русскому человечку в эмиграции.
Примечания
[65]Н. В. Саша Черный. Детский остров. С рисунками Бориса Григорьева. Изд. «Слово», Берлин, 1921 // Руль. – Берлин. –1920. –26 декабря.
[66] Минералова И. Г. Черный Саша // Русские детские писатели ХХ века: Биобиблиографический словарь. – М.: Флинта, Наука, 1997. – С. 479.
– Екатеринбург: Деловая книга, 1995. – С. 28.
[68] См.: Вовк О. В. Энциклопедия знаков и символов. – М.: Вече, 2006. – С. 211; Словарь символов и знаков / Автор-состав. Н. Н. Рогалевич. – Мн.: Харвест, 2004. – С. 307-308.
[69] Иванов А. С. Волшебник // Черный Саша. Собр. соч.: В 5 т. – Т. 5: Детский остров / Сост., подгот. текста и коммент. А. С. Иванова. – М.: Эллис Лак, 2007. – С. 530.
[70] Приходько В. Он зовется «Саши Черный»… // Саша Черный. Что кому нравится. – М.: Молодая гвардия, 1993. – С. 11.
«Самое страшное».
– Л.: Советский писатель, 1989. – С. 44.
[73] Дроздов Александр. Сашин остров //Голос России. – Берлин. – 1921. – 8 января.
[74] Даманская А. Волшебный остров //Народное дело. – Ревель. – 1921. – 8 февраля.
[75] - в. Саша Черный. «Детский остров». Изд-во «Слово», Берлин, 1920 // Русская книга. – Берлин. – 1921. – №2. – С. 10.
[76] Парчевский К. Путь поэта // Последние новости. – Париж. – 1932. – 7 августа.
[78] Зеньковский В. В. Психология детства. – Екатеринбург: Деловая книга, 1995. – С. 31.